Людмила Демина   Валерий Демин

Вячеслав Слащинин  при  участии   Ирины Румянцевой

             СВИДЕТЕЛИ ТАЙНЫ

          киносценарий семейного фильма

Посвящается столетию революционных событий в России,   мистический смысл которых еще   предстоит понять    

         Москва 2016 г.

           

——————————————————————

В основу сюжетной линии зарубежных кадет положен материал документального фильма «Кадетская перекличка»

авторы сценария и режиссеры  Л. и В. Демины

 Ведущий Никита Михалков, продюсер Елена Чавчавадзе 

                               РФК, 2009 г.

ПРОЛОГ.

 ФЛЕШБЭК. 1917 ГОД. ЧЕРНО-БЕЛЫЕ КАДРЫ. ПАРАДНЫЙ ЗАЛ КАДЕТСКОГО УЧИЛИЩА.           (Флешбэки в сценарии,  здесь и везде, выделены  курсивом.)

Бал. Сверкают люстры. Звучит вальс. Кадеты в парадных формах и девушки в бальных платьях кружатся в вихре танца. Среди них те, кто станут героями нашего повествования – кадет Валентин и его девушка Ольга.

Вот к ним подходит еще один кадет и деловым жестом останавливает их кружение. Валентин наклоняется к Ольге, что-то шепчет ей на ухо, она понимающе кивает головой. Валентин галантно провожает ее к ее месту, а сам быстро уходит из зала вслед за своим товарищем.

ФЛЕШБЭК (продолжение). Черно-белые кадры. ПОДЗЕМНЫЙ ХОД.

Кромешная темнота. Неясные голоса. Еле слышная далекая музыка бала. Чиркает спичка, освещая толстый огарок свечи в мальчишеской руке… На сводах подземного хода возникают длинные тени одетых в шинели с поднятыми капюшонами фигур, напоминающих сейчас католических монахов. [1]. ( см. сноски в конце сценария) Чиркает еще одна спичка. На этот раз возжигается старинного вида керосиновая лампа. Мальчишеские руки накрывают огонек на ней стеклянным колпаком.

Призрачный свет лампы освещает большую книгу, похожую на те, что используются в церкви при богослужениях. Ее держит вертикально на груди Валентин.  Сверху на кожаном переплете видно вытесненное крупными золотыми буквами, мерцающими при свете дрожащего огонька, это странное для непосвященных слово: «ЗВЕРИАДА».  

Цепочка фигур двигается по подземному ходу.

Впереди в темноте виднеется маленький светлый прямоугольник. Он приближается. Когда процессия останавливается против него, становится видно, что это небольшое вентиляционное оконце, вырубленное в камне. Его границы наподобие рамки очерчивают плац позади кадетского корпуса, где по сиянию больших окон второго этажа и мелькающим в них фигурам становится понятно, что бал все еще продолжается.

Двое кадет с трудом вытаскивают булыжник из углубления рядом с оконцем и  опускают его на пол. За вынутым булыжником оказывается тайник. Валентин останавливается напротив него. Его окружают несколько фигур, держащих вместе на весу в горизонтальном положении длинное полотно холщовой ткани. Валентин осторожно кладет книгу на полотно, переворачивая ее таким образом, чтобы название оказалось сверху. Мальчишеские руки по очереди неторопливо заворачивают ее в ткань.. Становится так тихо, что слышно только потрескивание огонька…

 Валентин торжественно вкладывает в тайник сверток с книгой. Булыжник водворяется на прежнее место. Кадеты, поочередно прикладывая к нему ладони правой руки, цепочкой исчезают в темноте подземного хода…

Наконец, огоньки свечи и лампы пропадают, а сумерки, видимые в оконце, сгущаются. Свет во всех окнах кадетского корпуса  гаснет… Рамка оконца уже очерчивает собой темную ночь.

Но вот потихонечку наступает рассвет нового дня… Или нового века?  

Кажется, что камера застывает перед видом тревожного раннего утра следующего дня. Но по характеру освещения на стенах подземного хода, обрамляющим вид на плац, по меняющейся фактуре камня и переменам в архитектурных деталях кадетского корпуса и всего видимого из оконца пейзажа зрители постепенно начинают  догадываться, что в этих секундах, как будто бы запечатлевших рассвет следующего дня, на самом деле запечатлено течение времени целого века.

Этот первый в сценарии флешбэк не имеет характера воспоминаний кого-то из действующих лиц нашей истории, но представляет собой некое мистическое прикосновение к реальности прошлого, которое не прошло, но живет где-то рядом с нашими героями. Плац и здание остаются на своих местах, но в то же время, неуловимо меняясь на наших глазах, стены обретают цвет, вместо маленького ростка с краю оконца его заслоняет часть ствола большого дерева.

На финальном плане сменившихся лет и эпох возникает название фильма:

«СВИДЕТЕЛИ ТАЙНЫ»

И вот они, эти свидетели – перед нами.  Впрочем, им пока об этом ничего не известно…  «Поехали!»

КАДЕТСКОЕ УЧИЛИЩЕ. ПЛАЦ. ДЕНЬ.

Перед капитаном Ибрагимовым строй кадет.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Трудно в ученье…

КАДЕТЫ (хором). …легко в бою!

Вместе со вступительными титрами в жанре клипа идут кадры занятий кадет, долженствующие немудреным этим монтажом выразить только что провозглашенную суворовскую максиму: «Трудно в учении, легко в бою».

  

…Отработка приемов рукопашного боя. Хрясть, хрясть и хрясть! Об землю спиной.

…Разборка и сборка оружия. Время пошло! «Солдат, работая с автоматом, сам должен сделаться автоматом».

…Кадеты ползут под «колючкой».

…Плывут, держа над собой свернутую форму, к стоящим вдоль речного берега лодкам.

…Тренажерный зал. Рекогносцировка в условиях тумана: через ПНВ (приборы ночного видения) – по возрастающей (степень «дыхания приборов на ладан») – в условиях: «ни зги не видно», «хоть глаз выколи», «тьма египетская» и «тьма кромешная«…

КЛАСС КАДЕТСКОГО УЧИЛИЩА. ДЕНЬ.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Я пригласил вас, господа кадеты, на это неурочное занятие, чтобы сообщить вам потрясающую новость: к нам едет… кто?

ШИШКИН (выскочка и добрая душа). Джони Депп!

Ребята в классе оживляются…

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. А подумать? (Привычно поворачивается к Прохоревичу.)

ПРОХОРЕВИЧ (Вассерман в юные годы). Ревизор!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Ну вот, классика не забыта! «Русь еще жива! Русь еще поёт!» Именно так. Ревизор. Причем, самый для нас главный: делегация старых русских кадет, их детей. Из Америки, Франции, Аргентины… Они помогли нам воссоздать кадетский корпус в этих стенах. До революции здесь учились их отцы и деды. Я уже вам рассказывал  эту историю, как они изгнаны были из России во время Гражданской войны и как они создали новые кадетские корпуса за рубежом. Чтобы сохранить все традиции и потом передать их нам. Так что скоро предстоит для нас самый важный экзамен. Мы должны подготовиться. Итак, кто, когда и зачем основал первый кадетский корпус? Кадет Колосов. (Тот –  красавчик – встает и молчит.) Хотя бы варианты! Как в «эгэгэ» вашем.

ЕРМАКОВ (бурчит, протестуя). Не нашем!

КОЛОСОВ. Как бы Петр Первый…

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Да что у вас, у всех, словно предсмертная икота – «как бы» да «как бы»…  Кадет Прохоревич!

ПРОХОРЕВИЧ (встает). Государь император Петр Великий в 1701 году основал Школу навигационных наук. Она стала началом будущих кадетских корпусов. Они предназначались для подготовки командиров в армии и флоте.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Шире, кадет Прохоревич, гораздо шире! Для воспитания будущей государственной…

Капитан замолкает, явно давая понять своим воспитанникам, что ждет от них концовки этой фразы. Его ожидание вознаграждается хоровым, слегка в разнобой, ответом.

КАДЕТЫ. …элиты!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Слава Богу, хоть это усвоили! «Будущая элита»!

Капитан Ибрагимов пультом включает автомат, на окна спускаются темные шторы, открывается полотно экрана, и на нем возникают кадры кинохроники – немая нарезка о старых кадетских и первых суворовских училищах.

Дальнейший разговор в классе идет при отсветах с экрана на лицах кадет и воспитателя.

— вот юные кадеты торжественным строем проходят перед Его Императорским Величеством Николаем Александровичем;

— вот на праздновании столетнего юбилея Бородинского сражения строй кадет-знаменосцев преклоняет колена перед памятником героев войны 1812 года;

— вот они на Марсовом поле Санкт-Петербурга демонстрируют свои спортивные достижения…

КАПИТАН ИБРАГИМОВ.  Сейчас это слово «элита» стало почти ругательным, потому что такая у нас нынче элита. Достойная презрения, а не восхищения. А раньше главным ее качеством была личная доблесть, способность жертвовать собой…  

 

 

КАПИТАН ИБРАГИМОВ.  Как звучит этот кадетский завет? «Жизнь… (Замолкает, повторяя свой дидактический прием).

КАДЕТЫ.…Отечеству!»                        

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. «Душа…

КАДЕТЫ. …Богу!»

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. «Честь…

КАДЕТЫ. …никому!»

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Элита присяге своей не изменяет и ей не торгует. Вот почему кадеты не могли принять революцию и столько их погибло, сражаясь против нее.  Все кадетские корпуса после революции были закрыты.   Восстанавливать их стали, назвав «суворовскими», в самый разгар Великой Отечественной. Казалось бы, нашей стране тогда только бы выжить и выстоять! Но именно в этот момент стали думать о будущей элите!..

Среди кадет камера выделяет сидящих рядом Ермакова и Прохоревича. Это главные герои нашей истории, друзья не-разлей-вода. Им, как и всем их одноклассникам, лет по пятнадцати. Друзья не похожи друг на друга: Ваня – высокий спортивный брюнет, Витя – белобрысый маленький очкарик, большой специалист по компьютерным и прочим делам (сказано: Вассерман!). Но сейчас  друзья смотрят на экран с одинаковым интересом.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ.  Видите, у суворовцев всё было, как у кадет: верховая езда, фехтование, даже полонез танцевать учили, как подойти к даме, к ее ручке…

КОЛОСОВ. А почему нас этому не учат?

Ребята в классе снова оживляются…

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. А что, актуально, кадет Колосов?

КОЛОСОВ. Актуальнее некуда, жжот! (Общий смех.)

КОРИДОР КАДЕТСКОГО УЧИЛИЩА. ДЕНЬ.

В перерыве стайка кадет, направляясь куда-то, обсуждает увиденное.

СКИРДА (верзила и силач) Я что-то не втыкаю, эти кадеты, которые здесь учились, они кто были – красные или белые?…

ПРОХОРЕВИЧ. Скирда, ты что, совсем?

СКИРДА. Вот «Неуловимые мстители» – я ж не знаю, за кого там болеть! Там же вроде красные – хорошие?

ШИШКИН. За Деппа в кино болей  – не ошибешься!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (догоняя ребят, слышит разговор). А вы себя к кому причисляете, кадет Скирда, к красным или к белым?

СКИРДА. Я, товарищ капитан, серо-буро-малиновый. За «коней» болею, ну и за «кротов», а они «красно-синие» и «оранжево-черные»[2]…

Голоса постепенно микшируются. Их замещает топот ног бегущих по коридору людей.

ФЛЕШБЭК. ЧЕРНО-БЕЛЫЕ КАДРЫ. 1918 ГОД. ТО ЖЕ ЗДАНИЕ. ДЕНЬ.

По этому же коридору училища, на ходу натягивая на себя шинели, бегут кадеты, поднятые по тревоге. По их встревоженным лицам становится понятно, что тревога эта далеко не учебная. Красные ворвались в город. В оружейной кадеты разбирают винтовки и патроны. Кто-то, распахнув окно в классной комнате, уже примеривает свою будущую огневую позицию. Только один из кадет, высокий пятнадцатилетний юноша аристократической наружности и безупречной выправки, не смея покинуть в холле свой пост у знамени, не участвует в общей суматохе. Это один из наших героев – Валентин. Его лицо сурово и неподвижно, только нервный блеск черных внимательных глаз выдают его волнение. Издалека раздаются звуки приближающегося боя…

ПЛАЦ КАДЕТСКОГО УЧИЛИЩА. ДЕНЬ.

Капитан Ибрагимов идёт вдоль строя кадет.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ.  В  увольнительной  вести  себя  достойно,  честь мундира не позорить. Те, кто ночует у родителей, чтоб завтра без опозданий! Разойдись!

УЛИЦА ПЕРЕД КАДЕТСКИМ УЧИЛИЩЕМ. ДЕНЬ.

Из здания училища выходят кадеты – их встречают родители, друзья и подружки.

СКИРДА (открывает только что полученную на вахте посылку). Пацаны, налетай!

Все дружно налегают на угощение.

ЕРМАКОВ. Я на футбол не пойду. Если кто забьет гол, сбросьте эсэмеску?

СКИРДА (удивленно). Да ты что, такой матч!

Больше всех сообщением друга разочарован Витя Прохоревич.

ПРОХОРЕВИЧ. Ты же хотел! Мы все идем…

ЕРМАКОВ. Да дела у меня, не могу!

СКИРДА. Цвет[3] хоть какой нацепи во время матча. Примету знаешь?

ЕРМАКОВ (уже уходя, всем). Только вы там, господа, без аргументов[4], ладно?

СКИРДА (кричит ему вслед). Какие аргументы! Никаких дискуссий и аргументов!

В посылке из-под слоя конфет он извлекает гирю.

ШИШКИН. А что это у тебя?

СКИРДА. Да завалящийся такой аргументик маленький! Ходить с ним буду.

КОЛОСОВ. С гирей?

СКИРДА. Мышцы наращиваю для полемики. Если втянут…

ФЛЕШБЭК. УЛИЦЫ ГОРОДА. РАННЕЕ УТРО.

Треск выстрелов. Среди других кадет – в одной руке винтовка, в другой древко свернутого знамени – бежит Валентин. Очередь «максима» срезает впереди бегущего кадета. Остальные шарахаются за угол ближайшего дома. Смотрят с ужасом на лежащего на мостовой товарища. Кто-то пытается броситься к нему, но его хватают за рукав и одергивают назад – на них обрушивается новый шквал огня…

ТА ЖЕ УЛИЦА В НАШЕ ВРЕМЯ. САЛОН АВТОБУСА. ДЕНЬ.Сейчас по этой улице на роликовых коньках катится девочка в наушниках, ровесница наших героев. Ермаков, тоже в наушниках, стоит на задней площадке автобуса. Он невидящими глазами провожает ее. Он еще не знает, что очень скоро их соединит наша история, на что намекают звуки музыки, которые и он, и она слышат в своих наушниках: это один и тот же популярный рок. Опережая события, мы назовем имя этой нашей будущей героини, которая, подобно урагану, ворвется в наше повествование: Маша-Маруся-Мари – вполне подходящее для урагана имя…

УЛИЦЫ ГОРОДА. ДЕНЬ. (Продолжение сцены).

Ритм рока сопровождает Ермакова и когда он выходит из автобуса, и идёт по улице, и покупает букетик цветов…

Подходя к своему дому, он поднимает голову к лоджии на третьем этаже…

ЛОДЖИЯ. ДЕНЬ. (Продолжение сцены).

Она большая, застекленная, похожая на мансарду художника, так как вся заставлена холстами, красками, гипсовыми скульптурками. Нина Васильевна, мама Ермакова, миловидная женщина лет сорока, стоит перед пюпитром и трудится над очередным своим натюрмортом. Увидев во дворе сына, она радостно машет ему рукой.

КВАРТИРА ЕРМАКОВА. ДЕНЬ. (Продолжение сцены).

Ваня целует мать в щёку и вручает ей цветы.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Спасибо, дорогой! Заждалась тебя! У меня всё готово. Как всегда. (Проходит в комнату – сын за ней.)

ЕРМАКОВ. А я, как всегда, специально не завтракал! (С удовольствием оглядывает нарядно накрытый стол.)

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Переодевайся быстрей.

Она ставит цветы в вазу перед фотографией симпатичного мужчины средних лет, который сидит на ступеньках лестницы в обнимку с большим псом.

ЕРМАКОВ (голос за ее спиной). Как твои дела? Как студия? Как твои ребята?

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Прекрасно! На конкурсе «Жизнь прекрасна и удивительна» мы заняли первое место.

Сын, уже переодетый в джинсы и футболку, смотрит на портрет мужчины.

ЕРМАКОВ.  Мам, ну что ты всегда цветы ему ставишь? Я ж тебе их принес.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. А ты что, ревнуешь? К собственному отцу?… (Накладывает ему на тарелку салат.)

ЕРМАКОВ (садится за стол и принимается за еду). Сто раз уже могла выйти замуж! У меня был бы брат… Или сестра на худой конец.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Я хотела… Но такого, как он, не встретила.

ЕРМАКОВ.  Совсем его не помню.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Надо же…А я помню, что стоило сказать: «Скоро папа придет», — как ты хватал его тапки и, как маленький солдатик, с этими тапками стоял перед входной дверью. В ожидании…

Ермаков прячет довольную улыбку.

ЕРМАКОВ. Не помню.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА.  Да ты ешь, ешь! (Накладывает ему пельмени.) Понимаешь, он был не такой, как все. Один его дед – твой прадед значит – был настоящим аристократом!

ЕРМАКОВ. А остальные мои прадеды?.. Кстати, сколько их у меня было?

Мать изумленно смотрит на него.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вань, ты шутишь? Неужели не знаешь?

ЕРМАКОВ. Не знаю. Откуда мне знать?

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вот невежда! У каждого человека – четыре прадедушки и четыре прабабушки! Даже, если он о них ничего не знает.

ЕРМАКОВ. Да ты что?!? (Оба смеются.)

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Я такой пирог классный тебе испекла! (Уходит на кухню.)

ЕРМАКОВ (морщась от своего вранья). Мам, я на футбол с ребятами, ладно? (Берет из вазы шоколадную конфету и кладет ее в карман.)

ГОРОДСКОЙ ПАРК. ФАН-ЗОНА. ДЕНЬ. 

Рядом с фан-зоной гуляют мамаши с колясками, катается на каруселях детвора, ряды скамеек и столов перед большим телеэкраном уже почти все заполнены. Многие болельщики разукрашены разнообразными фанатскими атрибутами.

К своим местам пробираются и наши герои – кадеты.

На телеэкране начинается прямая трансляция матча. На поле выбегают футболисты. Трибуны приветствуют их ревом и свистом, и размахиванием знамен.

Вслед за болельщиками на телеэкране фанаты клуба тоже начинают свистеть и размахивать своими флагами и шарфами…  Изображение на экране и арена в парке как бы сливаются в единое целое – море страстей…

Со стороны ведущей в парк улицы, уже издали улюлюкая, бегут опоздавшие фанаты…

ФЛЕШБЭК. ТА ЖЕ УЛИЦА ОКОЛО ПАРКА. ДЕНЬ.

Продолжается пулеметная стрельба. Кадеты, прячась за каменную балюстраду подъезда, начинают отстреливаться. Через какое-то время наступает тишина. Один из кадет, постарше, поворачивается к Валентину и что-то горячо говорит ему. Тот нехотя вынимает из кармана  перочинный нож и срезает знамя с древка. Ребята помогают сложить полотнище знамени и обвязывают его вокруг груди под шинелью Валентина. Тот, кто постарше, продолжая в чем-то яростно наставлять Валентина, толкает его в спину в глубину улицы, где пока тихо и не видно врага. С трудом преодолев себя, Валентин покидает своих товарищей. Позади него снова раздаются звуки перестрелки. Он останавливается, приоткрывает ворот шинели и видит на знамени вышитый золотом Лик Христа. Его скорбный взгляд…

БЕРЕГ РЕКИ НА ОКРАИНЕ ГОРОДА. ДЕНЬ.

Старик-приёмщик набрасывает на шесты рыболовные сети и поднимается по трапу на старую речную плавбазу, переоборудованную в плавучий приемный пункт металлолома на берегу реки. Здесь под навесом на столе дымит самовар, в клетке щебечет канарейка. Он садится на лавочку у весов рядом с пятилетней девочкой-внучкой. Со стороны автострады к ним сворачивает мотоциклист – это Ермаков. Правда, «мотоциклистом» назвать его можно лишь условно – его старенький «Иж-Корнет», переделанный под «Муравья», гордого этого звания ему не обеспечивает. (Зато такой мопед с маленьким прицепом водить можно с 14 лет, на что не требуется даже прав.) Ермаков по мосткам вкатывается прямо на плавбазу и останавливает свою колымагу рядом с весами. Сгружает на них привезенный в кузовке лом.

ПРИЕМЩИК. Ты сегодня, прям, ударник труда! (Взглянув на весы, достает из кармана деньги и отдает их Ермакову.)

ЕРМАКОВ. День рождения у матери скоро. Так что пашу до вечера…

Ермаков достает из кармана конфету и протягивает ее девочке. Та показывает ее деду и вопросительно смотрит на него. Приемщик утвердительно кивает головой, и девочка деловито разворачивает фантик…

В это время целая ватага мотоциклистов скатывается к мосткам плавбазы. Мотоциклов настоящих и здесь не видно – скутера да мопеды – но всё это пылило, трещало, шумело вполне по-взрослому и своим никелем с кожей требовало называть этих седоков байкерами.

Из кармана Ермакова доносится звучок полученного СМС-сообщения. Он достает мобильный и читает: «Нашим сразу забили! Ты гад в цвете или нет?» Спохватившись, он вытаскивает из-за пазухи фанатскую косынку.

Сложив на груди руки, «байкеры» с берега – как зрители из партера – созерцают Ермакова. Видно, что они его постарше на пару лет. Ермаков, как обещал друзьям, завязывает на своей голове косынку на пиратский манер. Цвет ее – очевиден всему фанатскому миру.

СЕРЫЙ. Ого, кониной[5] запахло! А чего не болеешь за своих-то? Нехорошо!

ЕРМАКОВ, не обращая внимания на публику, ведет свою колымагу по настилу на берег – навстречу очевидному позору и поражению. Публика ехидно приветствует его проход.

ДРОЗД (пародируя речевку). Нам зеленая тоска без родного ЦСКА!

ЧУПА. Красно-синий – самый сильный! Сине-красный – самый классный!

КОРЕШ. ЦСКА — великий конь, бьет копытом, только тронь! (Легонько бьет ногой по колесу его «Корнета».) Ну и отстой!

Не поддаваясь на провокации, Ермаков молча «бьет копытом» по стартеру, мопед чихает и кое-как заводится…

СЕРЫЙ. Он, видать, конягу эту дохлую на металлолом привез! Не берут?

«Дохлая коняга», то и дело замирая в натуге, с трудом начинает ползти в гору, а парни, изображая болельщиков, насмешливо начинают скандировать очередную речевку.

ПАЦАНЫ (хором). Всех раздавит, всех порвет —  ЦСКА, вперед, вперед!!!

Время от времени Ермакову приходится соскакивать со своего «Корнета» и толкать его вручную. Наконец, он выбирается по дорожке к автостраде. Навстречу ему, не уступая дороги и едва его не сбив, проносится настоящий новенький «Харлей-Дэвидсон» и, влетев по мосткам  на плавбазу, лихо тормозит у самых весов. За его рулем крепкий парень с некрасивым, но выразительным лицом, не лишенным своеобразной харизмы. Это Мамонт.

МАМОНТ (приемщику). Интересненькое попадалось?

Приёмщик молча достает из-под скамейки кованый из меди серп и молот.

МАМОНТ. Классный раритетик! Античность! (Сует приёмщику в карман деньги, а «раритетик» убирает в багажник.) Сколько осталось до нормы?

ПРИЕМЩИК. Этот хлопец обещал до вечера носить… (Приёмщик кивает в сторону исчезнувшего  Ермакова.) Может и закроем.

МАМОНТ. А что он носит?

ПРИЕМЩИК. А что в цеху найдет, то и носит.

МАМОНТ (настороженно). В цеху? В каком цеху?

ПРИЕМЩИК. Узкоколейка к нему ведёт от переезда.

МАМОНТ (задумчиво, себе). Что-то мне здесь не нравится!.. Или нравится?..  (Вручает девочке «Сникерс».) Нет, чтоб такую халяву – и дохлым лошадям!

Вскакивает на свой байк, и вся орава устремляется за ним. Рев моторов оглашает окрестности. Девочка показывает «сникерс» деду и опять вопросительно смотрит на него. На этот раз тот отрицательно мотает головой.

ДЕВОЧКА (прячет конфету в карман). Диабет будет, да?

ПРИЕМЩИК (поправляет). Диатез, индиго ты мое!

ЗАБРОШЕННОЕ СТРОЕНИЕ. ДЕНЬ.

Ватага байкеров спешивается у конструкции с приставленной к ней лестницей.

Мамонт оценивающе оглядывает раскуроченный цех.

МАМОНТ. Похоже, тут самосвал нужен… С этим гренадером разберитесь пока.

Он кивает вверх на Ермакова и, газанув, едет осматривать объект.

Ермаков сбрасывает с конструкции к своему «Корнету» очередной добытый трофей.

ЧУПА. На нашей территории шаришь, а ну слезай!

Ермаков. С каких это пор – ваша?

ЧУПА. Тебе чё, приватизацию объяснять надо?

ДРОЗД. Сейчас объясним, слезай!

Из кармана Ермакова снова раздается звучок мобильного, он достает и читает сообщение: «Ура 1:1»

ЧУПА. О’кей, слушай оттуда нашу лекцию! Так даже тебе понятнее будет.

Чупа подаёт знак, и Дрозд сбивает лестницу. Ватага начинает тыкать, чем попало, в его старенький мопед, как бы дразня «дохлого конягу».

ЕРМАКОВ. Эй, вы! Не трогайте! Эй, слышите?!

Серый с Дроздом толкают «дохлого конягу» к краю мусорной ямы.

Ермаков прыгает на землю – его телефон срывается со шнурка и распадается на части. Он поспешно сгребает их и сует в карман. Бежит к мопеду, но не успевает. Его «Корнет» скатывается в яму. Вслед за ним – и его хозяин, попытавшийся остановить его падение.

ЧУПА (в яму). Лом в этой яме твой, мы собственность чужую уважаем, а ты будешь нашу уважать, лады?

С другой стороны сооружения появляется Мамонт на мотоцикле. Увидев результаты «мероприятия», удовлетворенно ухмыляется. Кодла идет ему навстречу.

МАМОНТ. Братва, гоним за самосвалом!

Ватага байкеров объезжает яму по краю и уносится прочь.

Оставшись один, Ермаков пробует  вытащить из ямы своего «Корнета», но, толкая  его вверх, спотыкается, и тот, скатываясь обратно в яму,  с силой царапает его по плечу…

Сидя на дне ямы, Ермаков пытается соединить части мобильного.

Руки у него дрожат, собрать телефон не удается…

ФЛЕШБЭК. УЛИЦЫ ГОРОДА. ДЕНЬ.

Слышны звуки продолжающихся в городе боев. Валентин идет быстрым шагом по пустынной улице, то и дело оглядываясь по сторонам. Останавливается на перекрестке, всматривается – не видно ли вдали какой-нибудь опасности…

загороднее железнодорожное полотно. сумерки.

Ваня Ермаков, слегка прихрамывая, бредет вдоль полотна. Одежда его грязная, лицо вымазано. Не поднимая головы, проходит он мимо дома стрелочницы и идет дальше, где впереди уже виднеются городские дома. И вдруг как будто что-то заставляет Ермакова оглянуться на этот дом. Он видит в окне странную тень женщины, которая медленно, шаг за шагом, что-то переставляя перед собой, проходит мимо окна…

ДВОР ДОМА СТРЕЛОЧНИЦЫ. СУМЕРКИ. 

Лает собака на цепи, распугивая во дворе кур. Стрелочница разгибается от грядки и с пучком моркови идёт к калитке, за щелями которой просматривается фигура мальчика.

ЕРМАКОВ. Здравствуйте… Мне бы позвонить… Маме… Пожалуйста.

Заметив, в каком виде парень, она колеблется,  пускать ли его.

ЕРМАКОВ (объясняет). Мобильный сломался.

Стрелочница не очень охотно открывает перед ним калитку.

ДОМ СТРЕЛОЧНИЦЫ. СУМЕРКИ. (Продолжение сцены.)

В настенном зеркале у телефона в прихожей Ваня видит, как дверь комнаты приоткрывается, и в ней появляется пожилая женщина, обеими руками она опирается на специальные ходунки для больных. Невзирая на свой преклонный возраст, она замечательно красива со своей высокой прической из вьющихся серебряных волос, к которой очень идет  ее темное платье с кружевным  воротником.

ЕРМАКОВ (по телефону). Ладно, мам, скоро буду… Все отлично, не беспокойся… Наши? Хорошо сыграли… Да никаких разборок, не придумывай!… Пока!

Стрелочница приносит тазик с водой, достает из кармана вату и йод.

СТРЕЛОЧНИЦА (мальчику). Снимай рубаху… Гляну рану… (Ермаков снимает порванную рубашку.) Где это тебя так угораздило? (Начинает обрабатывать рану.)

ЕРМАКОВ. Да, мотоциклом! Вытаскивал из ямы.

СТРЕЛОЧНИЦА. А в яму-то как залетел? (Ермаков не отвечает.) Носитесь, как угорелые! (Видит в окне самосвал, который мчится по шоссе, окруженный, словно эскортом, ватагой Мамонта на мотоциклах. Ее осеняет.) Так ты, небось, из этих? Знала бы, в дом не пустила. Бандиты! И папаша ваш, олигарх, – тоже бандит!

ЕРМАКОВ. Какой папаша?

СТРЕЛОЧНИЦА. А ты будто не знаешь?!  Отец вожака вашего, Мамонта этого!  И правда, носитесь повсюду, как мамонты. Мамонтовцы и есть! ОПГ! Чуть мне узкоколейку не разобрали на металлом. Никто, мол, не ездит! Готовы мать родную в приемный пункт сдать, «если не ездит»…  Вот что, паренек, уходи от этой шалупони, пока не поздно! Знаешь, сколько папаша этот еще при советской власти одних только икон ценных за гроши выпросил у наших старушек, и всё – за границу! Антиквар! Ни стыда, ни совести. Теперь вот сынка снарядил искать, где что плохо лежит. (Собирает принесенное, идет к дверям.) Вообще-то, никакой он не олигарх. Богач, конечно… Ой, мне ж дрезину надо встречать! Валя! Напои гостя чаем. (Исчезает в дверях.)

Последняя фраза адресована пожилой женщине, с интересом наблюдавшей за ними.

ПОЖИЛАЯ ЖЕНЩИНА. Как тебя зовут? Меня – Валентина Николаевна…

ЕРМАКОВ. Очень приятно. А я Ваня Ермаков. (Надевает рубашку.)

Валентина Николаевна. Проходи, Ванечка, в мою комнату. Сколько тебе лет, если не секрет?

ЕРМАКОВ. Скоро шестнадцать.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. В школе учишься?

ЕРМАКОВ. В кадетском военном училище.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Не может быть!

ЕРМАКОВ. Почему не может быть?.. Просто я не в форме…

Она пропускает Ваню в свою комнату. Он с интересом осматривается вокруг.

Комната большая и очень уютная: много домашних цветов, посреди комнаты круглый стол с кружевной скатертью, все стены увешаны фотографиями в старинных рамочках.

Ермаков невольно начинает, как если бы он оказался в музее, идти вдоль стены, с удивлением рассматривая фотографии незнакомцев из другой жизни.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА (себе). Да, чудеса!.. (Включает электрический чайник на столе. Смотрит на него завороженно.) Значит, ты кадет?

ЕРМАКОВ. Так точно! (По-своему поняв ее взгляд.) А вы что, тоже – подумали…?

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Нет, не подумала. Подумала – наоборот: непохоже!

ЕРМАКОВ (останавливается возле большого портрета девушки в белом гимназическом платье – внимательный зритель признал бы в ней девушку Ольгу из пролога.) А это кто – ваша дочка?

У девушки чудесный воздушный профиль и густые волнистые волосы…

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВА (засмеявшись). Это моя мама!

Ермаков обескураженно фыркает.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА (берет его за руку). Тебя, Ваня, мне Бог послал!

Она усаживает его за стол, наливает чай, придвигает к нему вазу с печеньем.

ЕРМАКОВ (неуверенно). Ну… если я вам нужен, то конечно… Помогу, чем могу!

Она достает из книжного шкафа огромный альбом в потертом кожаном переплете и усаживается рядом с Ваней.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Тут такая история… Я прочитала в нашей газете, что в город к нам скоро приезжают зарубежные кадеты… Вы в курсе?

ЕРМАКОВ. А как же! Считайте – режим боевой готовности!

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Ты пей чай, пей!.. Я хотела им передать…

Она раскрывает альбом. Находит в нем страницу, где приклеена точно такая же фотография ее матери, что висит на стене, только меньше размером.

  

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Но сначала расскажу предысторию, чтобы тебе всё было понятно…Моя мама училась в женской гимназии, на Юбилейном бульваре, сейчас там Дом Моды, знаешь? И все девочки тогда были сплошь влюблены в кадет… А кадетский корпус был расположен недалеко на Офицерской улице…

ЕРМАКОВ. Мы сейчас в этом здании и учимся…

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Ну, надо же!.. (После паузы.) Так вот – моя мама… Это был семнадцатый год, и ей тогда было, как и тебе сейчас, пятнадцать лет, и она была влюблена в одного кадета, а он в нее. Его звали Валентин. Вот фамилию его не помню… Когда в стране началось это безобразие, этот красный террор, бедных кадетиков, хотя они и были совсем детьми, тоже стали преследовать… И вот однажды ночью на пороге перед мамой предстал ее Валентин, сказал, что прибежал проститься, потому что они отступают, но скоро вернутся, потому что белые все равно победят, а сейчас он должен спасти знамя. Он распахнул шинель, и мама увидела, что его грудь была обвязана этим знаменем. Они обнялись и первый раз поцеловались. Первый и последний. Потому что он не вернулся… И победили красные…

ГОРОДСКОЙ ПАРК. ПЛОЩАДЬ ПЕРЕД ФАН-ЗОНОЙ. СУМЕРКИ.

Болельщики расходятся… Среди них и наши кадеты. Полиция оперативно пресекает начавшуюся невдалеке потасовку среди фанатов. Скирда прячет за пазухой свою гирю.

ШИШКИН (Скирде, насмешливо). Иногда аргументы бывают лишними, да?

ПРОХОРЕВИЧ (отстраняя от уха мобильный). Чего-то Ермак недоступен…

ДОМ СТРЕЛОЧНИЦЫ. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. (Продолжение сцены.)

Перед Ваней появляется большая тарелка с аппетитно украшенными бутербродами.

ЕРМАКОВ. Да я столько не съем! (Осторожно надкусывает бутерброд.) Вкуснятина!… А, может, этот Валентин все-таки остался в живых? Ведь много кадет эмигрировали в Сербию, во Францию! (Перестает жевать.) А вдруг он окажется в этой делегации?

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА (смеется) Ты ребенок! Он же родился в самом начале прошлого века! Сколько  сейчас ему было бы лет? Больше ста! Но ты прав – он остался в живых. Эта история имела самое удивительное продолжение. Мама долго ждала его и очень поздно вышла замуж. Она  родила меня в тридцать шесть лет. А  Валентина я – в честь него… (Перелистывает страницы альбома, находит между ними какой-то конверт.) И вот, когда я уже стала совсем взрослой…

Неожиданно в открытом окне появляется стрелочница.

СТРЕЛОЧНИЦА (за окном). Сейчас дрезина поедет. Может подвести парня.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА (спохватившись). Правда, Ваня, поезжай, темно уже, и мама беспокоится.

ЕРМАКОВ. Но вы же не дорассказали!… Они встретились, да?

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Потом дорасскажу, заходи ко мне. Но самое главное вот что. (Достает из конверта фотографию, с одной стороны обрезанную по какой-то странной траектории, и дает ее Ермакову.) Здесь он, Валентин. (В юноше на фотографии  узнается тот самый кадет из пролога, который на балу вальсировал с Ольгой.) Это уже потом маме передали от него…

Она переворачивает снимок в руке Ермакова. На тыльной стороне снимка он видит столбики потёртых цифр и рядом дату – «20 августа 1910 года».

ЕРМАКОВ. Здесь какая-то тайна?

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. В том-то и дело! Я говорю – Бог тебя послал! Хотела старым кадетам передать. Поручаю это тебе. 

Ермаков опять переворачивает снимок, на нем запечатлен Валентин со знаменем в руках, стоящий перед зданием кадетского корпуса.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Мама перед смертью успела сказать, что здесь зашифровано место, где спрятано знамя. Может быть, вы вместе и расшифруете. Главное, чтобы об этом не узнали чужие. (Ермаков стоит, ошеломленный ответственностью, свалившейся на него.) Ты вошел… такой же взъерошенный и израненный, и даже лицом похож на него. У тебя глаза как «два черных солнца»… Так мама рассказывала о Валентине. Начиталась царя Соломона…

В открытое окно снова заглядывает Стрелочница.

СТРЕЛОЧНИЦА. Закругляйтесь!

ЕРМАКОВ. Мы найдем это знамя!

Он уходит. Валентина Николаевна крестит его вслед.

ДРЕЗИНА СКОЛЬЗИТ ПО РЕЛЬСАМ. ВЕЧЕР.

Ермаков сидит среди девушек из ремонтной бригады. Одна из них уверенными движениями собирает его мобильник. Прикладывает к уху, прислушивается и, удовлетворенно улыбнувшись, отдает телефон Ермакову. Тот поднимается и отходит к краю дрезины.

ЕРМАКОВ (в трубку). Витька, привет! Ну, как там сыграли?… Здорово, поздравляю!… Да у меня тут проблемы, можно, я поговорю с твоим отцом?.. 

КВАРТИРА ЕРМАКОВА. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР.

Стараясь не шуметь, Ермаков поворачивает во входной двери ключ и приоткрывает ее, пытаясь еще с лестничной площадки определить, где находится мать. Увидев через дверь в комнату огонек телевизора и спину сидящей перед ним матери, он тихо входит в коридор, бесшумно закрывает входную дверь и, скинув ботинки, шмыгает в ванную.

ЕРМАКОВ (чуть приоткрыв дверь ванной, кричит непринужденным голосом). Привет мам! Прости, что поздно. С ребятами загулялись. Я под душ! (Быстро запирает дверь ванной,  стаскивает с себя испачканную рубашку, прячет ее в корзине с грязным бельем, включает кран душа.)

НИНА ВАСИЛЬЕВНА (выходит в коридор, громко, через дверь ванной). Я чай поставлю. Таких вкусных пирожков с мясом напекла!..

ЕРМАКОВ (под душем). Ничего не надо, мам. Я сыт. А пирожки завтра с собой возьму – представляю, как все налетят! Они твое любят!

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Откуда ты сытый?  (Возвращается в комнату.)

На экране телевизора в городских новостях показывают сюжет об очередной фанатской разборке. Лицо Нины Васильевны делается тревожным.

Ермаков стоит под душем. Подставив под струи лицо, напряженно о чем-то думает…

ФЛЕШБЭК. УЛИЦА ГОРОДА. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР. ДОЖДЬ И ВЕТЕР.

Вспышки на далеких окраинах города происходят из-за орудийной пальбы. Запыхавшийся от быстрой ходьбы Валентин останавливается перед единственным освещенным окном большого каменного дома. Он нагибается, поднимает с мостовой камушек и осторожным движением бросает его в окно. Тотчас в окне мелькает чья-то тень, гаснет свет. Валентин быстро подходит к подъезду – тяжелая дверь приоткрывается, и на крыльцо выскальзывает девушка в платке, накинутом прямо на ночную рубашку. На ее лице выражение одновременно испуга и радости. Это Ольга. Валентин что-то быстро говорит ей. Потом распахивает шинель и показывает ей знамя на своей груди. Она всхлипывает и протягивает к нему руки. Он порывисто прижимает ее к себе, и они застывают в долгом отчаянном объятии…

КВАРТИРА ЕРМАКОВА. НОЧЬ.

Нина Васильевна закладывает грязное белье из корзины в стиральную машину и вдруг видит порванную, с пятнами крови, рубашку сына. С ужасом разглядывает ее…

Тихо проходит в комнату, где спит ее сын. Включает настольную лампу, подходит к его постели. Видит на его плече большую ссадину, смазанную йодом. Парализованная испугом, опускается в кресло. По ее лицу текут слезы, она еле слышно всхлипывает…

Ермаков открывает глаза – его лицо обращено к стене, и она не видит, что он проснулся… Боясь пошевельнуться, он какое-то время прислушивается к ее плачу. По тихим ее шагам понимает, что она ушла к себе. Оглядывается, встает… Осторожно подходит к приоткрытым дверям ее комнаты и видит мать, стоящую перед иконой…

До него доносятся обрывки ее молитвы:

НИНА ВАСИЛЬЕВНА (шепотом). Господи, спаси и сохрани моего дорогого, моего единственного, моего самого любимого сына Ванечку… Наставь его на путь истинный… просвети, помоги, защити его от всякого супостата…

Вдруг она, словно почувствовав присутствие сына, резко поворачивается к нему.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, что ты стоишь босиком, ведь холодно… Я-то за тебя молюсь, но ты должен еще сам. Обманываешь меня, дерешься с кем-то! Что мне теперь батюшке говорить? Он всегда спрашивает о тебе… (Внимательно смотрит на сына – тот понуро молчит). Совсем забыл его. А ведь он крестил тебя. Зашел бы,  хотя бы свечку за отца поставил… Маленький-то любил ходить в храм…

ЕРМАКОВ (хмуро).  С отцом любил! А твой Бог у меня его отнял! Зачем он послал ему этот чертов рак – в тридцать лет?!(Уходит.) 

Взгляд отца с уже знакомой нам фотографии как бы провожает его.

ФЛЕШБЭК. БЕРЕГ РЕКИ У ОГРАДЫ КАДЕТСКОГО КОРПУСА. НОЧЬ.

Валентин с болью издали смотрит на родной корпус, где теперь хозяйничают красные. Их фигуры маячат в освещенных окнах, доносятся отдаленные веселые голоса. Со  стороны города слышны редкие одиночные выстрелы. Валентин прокрадывается к замаскированной ветками решетке. За ней – подземный ход, ведущий в корпус. Кадеты давно приспособили его для своих секретных делишек. Валентин со знанием дела находит под камнем ключ от большого замка, который висит на решетке, открывает его, откидывает решетку и влезает внутрь подземного хода.

ПОДЗЕМНЫЙ ХОД. (Продолжение сцены.)

Так же привычно находит он внутри керосиновую лампу и спички, завернутые в хрустящую пергаментную бумагу, зажигает лампу и при ее колеблющемся свете уходит вглубь подземного коридора.

ЗАБРОШЕННОЕ СТРОЕНИЕ РАННЕЕ УТРО.

Грузовик останавливается у той самой ямы, куда был сброшен мопед с прицепом. Из кабины грузовика выходят  Витя Прохоревич, его отец и Ермаков. Все вместе они спускаются в яму и осматривают «дохлого конягу».

ПРОХОРЕВИЧ (другу). Да, не повезло тебе!

ЕРМАКОВ (шепотом). Еще как повезло, ты даже не представляешь!…

ПРОХОРЕВИЧ (тоже перейдя на шепот). А чего такое?

ЕРМАКОВ (отмахиваясь от него). Потом расскажу…

ОТЕЦ ВИТИ (закончив осмотр). Всё на месте, починим!

ЕРМАКОВ. Ой, спасибо! Только вы моей маме не говорите!

ОТЕЦ ВИТИ (подмигивает). А вы моей жене! (Командует.) Раз! Два! Три!

Они втроем вытаскивают из ямы сначала мопед, а потом прицеп. По очереди загружают их в кузов грузовика.

ФЛЕШБЭК. ПОДЗЕМНЫЙ ХОД. (Продолжение сцены.)

В колеблющемся свете керосиновой лампы, которую держит Валентин, видно, как он осторожно пробирается по подземному ходу. Вдруг над его головой раздаются звуки тяжелых шагов в сапогах, неразборчивые крики и грубый смех. Валентин замирает, инстинктивно прикрывая рукой лампу…

ПАРК ПЕРЕД ЗДАНИЕМ КАДЕТСКОГО УЧИЛИЩА. ДЕНЬ.

Шишкин и Колосов бегут к ребятам своего отделения. Те, во главе с капитаном Ибрагимовым, стоят перед фасадом училища и, поедая пирожки, слушают героя дня.

ЕРМАКОВ. Смотрите: он стоял на этом самом месте. (Глянув на снимок в своей руке, встает на место знаменосца.) Может, здесь ключ к тайне – где знамя спрятано.

ПРОХОРЕВИЧ (берет снимок у Ермакова, изучает шифр). Типичная подстава – одинокая старушка нуждается в общении и, как Агата Кристи, придумала хитрый ход, чтобы держать нас на крючке. Сама нарисовала этот шифр, и теперь мы будем шефствовать над ней до конца ее жизни. Ясно как день!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Вот не думал, что у вас такое циничное воображение, кадет Прохоревич!

СКИРДА. Но даже, если мы найдем это знамя – ну и что!?

ШИШКИН. Тупой ты, Скирд! Знамя на гейм всегда одно дают. За него навалом «жизней» можно получить. Зря, что ли? (Поворачивается к воспитателю). Правда, Петр Данилыч?

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. «Жизней навалом» это в играх, а вот в реальной жизни «смертей навалом» — это, да, бывает.

КОЛОСОВ (Скирде). Сам-то, небось, любишь размахивать флагами на трибунах!

СКИРДА (растерянно). Там же кто кого перемахает!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Эх, вы, дети перестройки! Слушайте!.. Каждый кадетский корпус со временем получал своё знамя, которое должен был беречь как зеницу ока. Что здесь написано, знаете?

ПРОХОРЕВИЧ. «Сим победиши». Под этим знаком победишь значит.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ.  Знамя в чем-то созвучно иконе. Раньше матери своих детей всегда благословляли иконами, чтобы они были защищены. Вот и знамя обладает таким же таинственным свойством. Оно защищает. И знаменем не размахивали, а целовали его. С благоговением.

КОЛОСОВ. А зачем кадеты спрятали знамя?

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Кадеты восприняли революцию как огромное несчастье, гибель всего, чему они готовились служить и во что верили. При первых же известиях о гражданской войне они стали покидать корпуса, чтобы вступить в ряды Белой Армии. Ведь они давали присягу…

ШИШКИН. …«Жизнь – Отечеству!», да?

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Да. И они делали всё, чтобы спасти свои знамена. Отдавали за него свою единственную жизнь. И ни одно из кадетских знамён не попало в руки противника…

СКИРДА. То есть красных?

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Не всё так просто. Красные, например, в сорок пятом году, свое красное знамя водрузили над рейхстагом. И это красное знамя стало святыней и для красных, и для белых… (улыбнувшись Скирде) и для серо-буро-малиновых… 

ШИШКИН (спохватившись). Господа кадеты, вы что, все пирожки слопали?!

ЕРМАКОВ. Если к приезду старых кадет найти это знамя – потрясный сюрприз им бы был, правда, Петр Данилыч?!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Знаете, что для наших гостей было бы самым лучшим сюрпризом? Ваша подтянутость, безупречная выправка, одиночная и строевая: чеканный шаг, орлиный взор, отменный строй и общая, на всех одна, глотка – чтобы линия звенела и дух захватывало! Чтобы девушки падали в обморок – штабелями! И чтобы вы умели вовремя их подхватывать и вальсировать, и подходить к ручке… к их мамам, будущим вашим тещам…

ПРОХОРЕВИЧ. Mission: Impossible!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Конечно, «импосибл»! Но тогда старшие кадеты увидели бы: их эстафета служения принята – во всей полноте и во всем блеске… Вот это, я понимаю, сюрприз!

ПЛАЦ КАДЕТСКОГО УЧИЛИЩА. ДЕНЬ.

Строевая подготовка. Пот градом. Грудь колесом…

Одиночная строевая подготовка, строевое слаживание подразделений и строевые смотры. Показ нового строевого приема, разучивание этого приема по разделениям или с помощью подготовительных упражнений. Выполняется в замедленном, а затем в уставном темпе. В общем, Большой театр отдыхает!  Тем более, когда используются малые барабаны и большие фанфары. Не говоря уже про вальсирование кадет друг с другом, этикет застолья и фехтование…

Из окна за всей этой красотищей наблюдают начальник училища генерал Шубин и капитан Ибрагимов.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (генералу). Знаете, товарищ генерал, что их подхлестнуло? Американское кино: «Миссия невыполнима»!

ГЕНЕРАЛ. Я давно говорил: нашей молодежи не хватает масштабных задач.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Они еще там решили кладоискательством заняться, старое кадетское знамя разыскать. Из педагогических соображений я их не стал отговаривать, даже адрес знакомого историка дал.

ГЕНЕРАЛ. Ну что ж, как говорится, чем бы дитя ни тешилось, лишь бы родину полюбило…

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Так точно, товарищ генерал!

УЛИЦА ОКОЛО ДОМА АРТАМОНОВЫХ. УТРО.

Ермаков и Прохоревич, одетые по случаю предстоящей встречи с профессором в белую парадную форму, идут по улице коттеджного поселка. Заглянув в бумажку, останавливаются у  дома, окруженного большим садом. Ворота в сад слегка приоткрыты…

ЕРМАКОВ. Это здесь.

ДВОР У ДОМА АРТАМОНОВЫХ. УТРО.

Ребята по дорожке среди кустов роз проходят к двери коттеджа…

Стоя на крыльце – уже напоследок звонят длинным нетерпеливым звонком. Никто по-прежнему не отвечает. Разочарованные, они беспомощно оглядываются и вдруг в глубине сада видят чью-то согнутую над кустами фигуру – судя по  выцветшему старушечьему платку на голове, это женщина в летах.

ПРОХОРЕВИЧ. Тетенька! (Громче.) Тетенька! Вы не скажете, профессор Артамонов когда будет дома?

«Тетенька» выпрямляется и, стоя в тени деревьев, издали молча разглядывает визитеров. Наконец, решает подойти поближе, но, огибая заросли кустарника, на какое-то время исчезает из вида.

«ТЁТЕНЬКА» (неожиданно появляясь перед ними). Дяденьки, а зачем он вам?

Теперь  видно, что это никакая не женщина, а весьма юная особа. Зритель узнает в ней девочку Машу, которая катилась на роликовых коньках, когда Ермаков ехал к себе домой. Только одета сейчас она совсем иначе – в замызганную, перепачканную влажной землей робу, а в руках у нее  большие садовые ножницы.

ПРОХОРЕВИЧ. Нужна его консультация… (Смущенно.) Прости, мне издали показалось…

Ермаков с трудом удерживается от смеха. Маша бросает на него быстрый испытывающий взгляд. Точно проверяет какие-то свои соображения.

МАША. Да ладно!… (Устало плюхается на скамейку у крыльца.) Такая здесь у меня жизнь, что не то что в тётеньку, а в бабульку скоро превращусь. Из-за этого профессора вашего, эксплуататора!  (Жалобно шмыгает носом.) Придет скоро, ждите!

ЕРМАКОВ. Почему «нашего»? Мы его в глаза не видели!

ПРОХОРЕВИЧ (спускаясь к ней с крыльца). Ты что, у него гастарбайтер?

МАША. Хуже! Когда меня бросили родители, он оформил опекунство – и вот я, как раб на галерах, должна теперь вкалывать на него. Может, поможете? Я еле живая…

ПРОХОРЕВИЧ. Да помочь-то поможем, конечно, но…

ЕРМАКОВ. А что делать надо?

МАША (оживившись). Постричь вот эти кусты. (Вручает ножницы Прохоревичу. Поворачивается к Ермакову.) А ты вон там метлу бери (кивает на веранду) и подметай за ним – чтоб ни одна ветка не лежала на дорожке. А то опять без обеда оставит! Гемоглобин и так уже на нуле. (Снова опускается на скамейку.)

ПРОХОРЕВИЧ. И ты это терпишь? (Яростно подстригает кусты.)

МАША. Да куда я только ни обращалась! Никто не верит. Этот профессор такой с виду интеллигентный… – а на самом деле – зверь! Знал бы кто!

Ермаков с метлой в руках возвращается к другу.

ЕРМАКОВ (Прохоревичу, тихо). Похоже, мы влипли! Теперь ее выручай! (Смотрит на Машу, она продолжает сидеть на скамейке, с утомленным видом закрыв глаза.)

ПРОХОРЕВИЧ (тоже тихо). Да ладно, зачем нам консультация… у антихриста!

ЕРМАКОВ (вдруг озарившись, Маше). А хочешь в кадетский корпус? В Ростове и девчонок берут.

МАША. Хочу! Только меня украсть надо! Так просто из своих лап он меня не выпустит!

В это время с улицы доносится треск стайки мопедов…

Маша, оглянувшись, одним движением стаскивает с головы старый платок – и мгновенно входит в новую роль. Друзья не могут скрыть своего невольного восхищения от этого ее преображения: у Маши длинные, вьющиеся от природы золотые локоны, и видно теперь, что она прехорошенькая, невзирая на россыпь веснушек на ее лице.

МАША. Еще один эксплуататор на мою голову! (Идет к воротом.)

Друзья  бросают свои орудия труда и с настороженным видом следуют за ней.

УЛИЦА ОКОЛО ДОМА АРТАМОНОВЫХ. ДЕНЬ.

Мамонт в окружении свиты байкеров слезает со своего «Харлея» и подходит к Маше.

МАМОНТ. Привет, Мари! Ты что это мотоклуб забросила?

ЧУПА. Нам без тебя там скучно!

МАМОНТ (видит кадет у ворот). Кто это с тобой?

МАША (огрызаясь). Охрана! Чтоб я сдохла! Чего вам надо?

Ермаков и Прохоревич на всякий случай подходят ближе к Маше.

Байкеры между тем узнают Ермакова.

КОРЕШ. Да это же наш фантом![6]

СЕРЫЙ. Вот это встреча!

ДРОЗД. Эй, фантомас в погонах, рухлядь твоя на сколько потянула? Сдал её?

СЕРЫЙ (прикалываясь). А я тоже хочу в кадеты!

ЧУПА. Так держи! (Проезжает рядом с Прохоревичем и срывает с него фуражку.)

Чупа бросает фуражку Серому. Тот напяливает ее на биту и уносится с ней.

Ермаков вскакивает на мотоцикл Мамонта и гонится за Серым. За ними устремляются остальные. Ермаков догоняет обидчика – резким поворотом валит его скутер на бок, подхватывает фуражку с битой и едет обратно к воротам.

Не доезжая до нее, спрыгивает на землю. Мамонт подхватывает свой «Харлей»…

Ермаков с битой в руках занимает оборонительную позицию.

К нему подскакивает Прохоревич, берет у него фуражку и встает рядом с ним.

МАША. Кончайте свой бойцовский клуб! Я этого не выношу!

МАМОНТ. Крутая у тебя охрана, Мари! Мы, прям, все побледнели!… (Другим тоном.) Мы просто ехали мимо, и я решил пригласить тебя на открытие моего клуба…Не бойцовского!

МАША (сухо). Что-то слишком много всяких клубов развелось. Ладно, я подумаю… Пришли официальное приглашение.

МАМОНТ. О’кей! (Садится на мотоцикл, и, сопровождаемый свитой, уезжает.)

МАША (Ермакову). Ты что, знаешь Мамонта?

ЕРМАКОВ. Встречались… А у тебя какие с ним дела?

МАША. Да, почти родня: одна улица, один детский сад, одна школа. Только я в восьмом, а они в одиннадцатом, но инфантильные – ужас: косят под Голливуд и думают, что это круто!

ПРОХОРЕВИЧ (удивленно). Так ты и в школе учишься, и в  мотоклуб ходишь?

МАША. А ты думал, меня ваш профессор в подвале держит? (Снимает с Ермакова фуражку, надевает себе на голову.) Как, идет? Сфоткай меня.  Повесите на столбах с надписью «Её разыскивает полиция!» Ну, когда украдете меня! Для отвода глаз…

Ермаков, усмехнувшись, достает свой мобильник и фотографирует Машу.

ЕРМАКОВ. Ты, правда, можешь ездить на мотоцикле?

МАША. Могу. Но, конечно, не так, как ты…

ЕРМАКОВ. Ты очень странная особа.

МАША. Ты тоже непростой парень…

Они входят во двор.

ПРОХОРЕВИЧ. Только у меня какой-то когнитивный диссонанс: ты рабыня Изаура или королева… бензоколонки?..

МАША (снова вручая им орудия труда). В любом случае, господа, вам придется мне послужить. Или слово офицера уже ничего не значит?

УЛИЦА ОКОЛО ОСОБНЯКА МАМОНТА. ДЕНЬ.

Кавалькада байкеров останавливается у антикварного магазина, расположенного на первом этаже трехэтажного старинного особняка. Мамонт слезает  со своего «Харлея», достает из багажника помятую настольную лампу из бронзы и входит в магазин.

АНТИКВАРНЫЙ МАГАЗИН. ДЕНЬ.

Звякают колокольчики входной двери. Входит Мамонт. Чувствуется, что здесь он не покупатель, а хозяин.

МАМОНТ (обращаясь к продавцу). Привет, Толян! Отец здесь?

ПРОДАВЕЦ. В мэрию уехал. А вас тут ждут. (Кивает в глубь салона.)

Мамонт оглядывается и видит сидящую в антикварном кресле у антикварного столика белокурую девушку. Это его одноклассница Лёля. Он приветливо машет ей рукой.

МАМОНТ (передает продавцу лампу). Приведи в божеский вид и оприходуй. (Направляется к девушке и садится рядом с ней в кресло.)

ЛЕЛЯ.  Так бы и сидела, и сидела! Классно тут у тебя!

МАМОНТ. Ну что, сделала пригласительные билеты?

ЛЕЛЯ (достает из сумочки пачку каких-то открыток.) Пробная партия.

МАМОНТ (берет у нее билеты, рассматривает). Молодец! Идешь на повышение, будешь моим агентом. Вот первое задание.  (Достает из пачки билетов один и протягивает ей).  Артамонову знаешь? Вы ведь с ней соседки.

ЛЕЛЯ (удивленно). Машку? Из восьмого «А»?

МАМОНТ. Для тебя Машка, а для меня Мари.

ЛЕЛЯ (уязвленно). Мари?! Ты что, хочешь, чтобы я устраивала тебе свидания – с другой? (Возмущенная, хочет уйти.)

МАМОНТ (берет ее за плечи и поворачивает к себе). Не уходи. Очень нужны секретные агенты. (Сует ей в сумку пригласительный.) Передай ей и по-тихому выясни, что это у нее за охрана… Там два субъекта в кадетском прикиде около нее вьются …

ЛЕЛЯ (вяло). А что мне за это будет?

МАМОНТ (весело). Романтический ужин устраивает?

ЛЕЛЯ (оживляется). Во, загрузил!.. Ладно, договорились! (Выходит.)

ДВОР ДОМА АРТАМОНОВЫХ. ДЕНЬ.

Маша недалеко от ворот срезает садовыми ножницами розы…

Дорожка до крыльца дома уже идеально вычищена, кусты подстрижены. Ермаков у веранды метлой заметает последний мусор – ему помогает Прохоревич, стоя рядом с совком и ведром. Слышен шум машины. Они оборачиваются.

В ворота въезжает серебристая «шкода». Из нее выходит пожилой, спортивного сложения, мужчина в джинсах и свитере. В руках у него большая коробка с пиццей.

ЕРМАКОВ (заволновавшись). Это он, наверное…

ПРОХОРЕВИЧ. Да, маскировочка…  По виду не скажешь, что профессор. И тем более – зверь…

ЕРМАКОВ. А ты что — ей поверил?

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (недоуменно смотрит на кадет в парадной форме, заметающих мусор, потом  возмущенно кричит). Мария, ты где? Ты что наделала?!

Друзья от неожиданно грозного окрика отбрасывают свои орудия труда и выпрямляются по стойке «смирно», тесно прижавшись друг к другу плечом.

МАША (выныривая из кустов с розами в руках, испуганно). Что я наделала?!

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Ты заставила этих ребят работать в саду?! (Похоже, он был действительно в ярости.) Я же тебя предупреждал…

МАЛЬЧИКИ (хором). Мы сами! Никто нас не заставлял!

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Знаю я эту эксплуататоршу – прошлый раз она заставила Мамонта и его компанию забор чинить. Мамонта знаете?

 Друзья в недоумении переглядываются.

МАША. Я гражданское общество выращиваю, деда, как ты не понимаешь –волонтеров!.. Чтоб я сдохла! (Подходит к Павлу Павловичу и берет из его рук пиццу.) Они тебя ждут. (Идет к дому, поднимается на веранду.)

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (подходя к ребятам). Не знаю, что с ней делать! Родители уехали в отпуск, а я с ней не справляюсь. Форму не испачкали?.. Мария! Будешь чистить им форму!

МАША. Перебьются! (Ставит розы в вазу.)

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (Маше.) Как ты  разговариваешь? Вот позвоню родителям…

Ребята, приходя в себя, снова переглядываются.

ЕРМАКОВ (тихо, Прохоревичу). Но теперь-то ты всё понял?

ПРОХОРЕВИЧ. Ясно, как день:  она инопланетянка. Изучает земную цивилизацию. С помощью приколов.

 ЕРМАКОВ (самокритично). С помощью лохов!

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (продолжая, Маше.) Из-за тебя весь отпуск папе с мамой  испорчу!

МАША (возмущенно). Ну, деда, мы так не договаривались!

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Я не договариваться буду, а принимать меры!

ЕРМАКОВ (Прохоревичу, но так, чтобы слышала Маша). По-моему, с мерами здесь явно запоздали.

ПРОХОРЕВИЧ (подхватывая его игру). Да, очень запущенный случай.

МАША (ребятам). Ой, как остроумно!.. 

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (подходит к ребятам). Сочувствую вашему знакомству с этой особой… (Протягивая им руку.) Давайте и мы познакомимся!

КАБИНЕТ ПАВЛА ПАВЛОВИЧА. ДЕНЬ.

Рассматривая на ходу знакомый нам старый снимок кадета со знаменем, в кабинет входит его хозяин, за ним и ребята. Стены кабинета увешаны картами, какими-то схемами, фотографиями. Павел Павлович нетерпеливым жестом берет со стола лупу и начинает пристально через нее разглядывать фотографию. Перевернув, видит на тыльной стороне снимка столбики потёртых цифр и дату рядом.

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Да, явный шифр… Это интересно… (Усаживается за стол перед открытым ноутбуком, жестом предлагает ребятам сесть рядом.) И странный обрез… «20 августа 1910 года…» Наверное, в этот день сделан снимок…

ЕРМАКОВ. Да нет, та женщина мне сказала, что кадет этот был мне в семнадцатом году ровесником. Значит, в десятом ему было лет восемь, не больше.

ПРОХОРЕВИЧ (озарившись). А давайте в Интернете посмотрим про этот день – что в России было тогда? (Быстро набирает на ноутбуке в поисковой системе дату).

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. А я попробую копать с другой стороны. Начнем с простого, с цифр, которые повторяются чаще всего… (Начинает переписывать на чистый лист бумаги одну за другой все цифры… Вдруг поднимает голову и с пафосом произносит). Мои юные друзья, а вы отдаете себе отчет, как всё это промыслительно! (Он торжественно поднимает вверх указательный палец).

Прохоревич и Ермаков переглядываются…

ФЛЕШБЭК. ПОДЗЕМНЫЙ ХОД. (Продолжение сцены.)

Наконец, Валентин оказывается напротив того самого – размером с кирпич – оконца, которое мы уже видели в начале фильма. По этой примете он находит под ним знакомый ему тайник, закрытый большим булыжником. Он ставит на выступ керосиновую лампу. С трудом вытаскивает булыжник из углубления, опускает его на пол. Призрачный свет лампы освещает какой-то сверток, лежащий в углублении. Валентин достает из тайника сверток, осторожно разворачивает его. В нем оказывается та самая книга, похожая на церковную, на кожаном переплете которой вытеснено золотыми буквами это странное слово: «ЗВЕРИАДА». Не удержавшись, Валентин медленно перелистывает знакомые ему страницы. На его лице мелькает слабая улыбка. Ее вызвали фотографии и карикатуры, посвященные их кадетской жизни… Как бы обрывая себя, он резко захлопывает книгу и откладывает ее в сторону. Потом, невольно  оглянувшись вокруг, осторожно вытаскивает из-под шинели знамя, аккуратно заворачивает его в то большое холщовое полотно, в котором находилась книга. Поднимает с пола булыжник и закрывает им тайник. Проверяет, туго ли встал камень, берет в руки керосиновую лампу и книгу и уже собирается идти обратно к выходу, но вдруг слабый свет, виднеющийся в оконце над тайником, привлекает его внимание.

Теперь мы видим его глазами тот самый кадр, что в начале фильма был для вступительных титров таким многозначительным фоном – плац кадетского корпуса и вдали его уже знакомое нам здание…  Валентин смотрит на этот вид, открывшийся ему, словно предчувствуя, что больше никогда его не увидит…

КАБИНЕТ ПАВЛА ПАВЛОВИЧА. ДЕНЬ. (Продолжение сцены).

Ермаков сидит за столом рядом с Павлом Павловичем. Перед ними исписанные цифрами листы с разными перечеркнутыми вариантами расшифровки.

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (глядя на столбики цифр). Да, тут корпеть и корпеть…

Прохоревич просматривает информацию, добытую в Интернете.

ПРОХОРЕВИЧ (глядя на экран ноутбука). В этот день была суббота…  «Суббота» — это что-нибудь нам дает?

Маша под лупой изучает обрезанную фотографию с изображением кадета у знамени.

МАША. По-моему, тут еще какие-то буквы стертые… (Берет лупу посильнее.)

ПРОХОРЕВИЧ (глядя на экран ноутбука). И еще было полнолуние…  Полнолуние –– это же ключ ко всему! Ясно как день! (Впадает в транс задумчивости.)

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (выписывает новый вариант). Корпеть и корпеть…

Ермаков некоторое время наблюдает за мучительными усилиями Маши рассмотреть что-то под лупой. Потом молча приходит к ней на помощь: на заваленном книгами и рукописями столе обнаруживает клочок чистой папиросной бумаги, накладывает его на тыльную сторону снимка и мягким карандашом, очень осторожно, начинает зачерчивать на нем то место, которое до этого она пыталась разглядеть…

ПРОХОРЕВИЧ (выходит из транса). В полнолунии лунатики ходят во сне, увеличивается количество ссор и драк… (Пристально оглядывает присутсвующих.)

Маша с изумлением видит, как на папиросной бумаге под карандашом Ермакова – черное на черном – проступают две заглавные буквы: «К.Р.»…

МАША (тихо). По-моему, это инициалы…  «К» и «Р».

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (мгновенно оторвавшись от своих цифр). «К» и «Р»? «КаэР»? (Потрясенный, рассматривает закрашенный Ермаковым листок папиросной бумаги.)

ЕРМАКОВ. Это что-то значит?

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (удивленно). Вы, кадеты, и не знаете КаэРа? (Встает, находит на полке книгу, показывает фотографии.) Великий князь Константин Константинович  Романов, внук царя Николая Первого, попечитель кадетских корпусов… Стыдно, господа кадеты! 

ПРОХОРЕВИЧ. Да знаем! Его еще называли «отец всех кадет»!

ЕРМАКОВ. Вот тормоз, у нас же портрет его в коридоре! (Досадливо стучит рукой себе по лбу.) У него еще какая-то трагедия в жизни была…

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Сын у него погиб в первой мировой, и он этой смерти не пережил, сам умер вскоре. Наверное, это к лучшему, потому что в революцию, еще три его сына были расстреляны красными. (Находит в книге снимок.) Вот он со своими детьми. Видите, сколько их у него было…

ПРОХОРЕВИЧ (в деловитом озарении). КаэР. — так он свои стихи подписывал! (Быстро набирает на ноутбуке «20 августа 1910 года» и рядом две буквы: «К.» и «Р.».)

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. И знайте – как  поэт КаэР был известен всей России…

То, что выдает поисковая система, их сильно разочаровывает – какая-то несусветная каша информации. Тогда Маша, подхватывая вдохновение Прохоревича, с той же его деловитостью, быстро впечатывает в строку поиска слово «стихи»…

На этот раз ребята не могут удержаться от общего «ура! ура! ура!», так как  в первой же строчке ответов, найденных поисковой системой, значилось: «К.Р. Элегия. 20 августа 1910». Маша кликает по этому ответу, и перед ними открывается стихотворные строки «Элегии» К.Р. Строк этих оказывается так много, что ребята, пробежав по ним глазами,  растерянно поворачиваются к Павлу Павловичу.

ПРОХОРЕВИЧ и ЕРМАКОВ (почти хором). И что это нам дает?

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (победоносно). Ключ к шифру! Это очень распространенная в 19 веке форма шифрования. (Кликает курсором на дисплее по иконке «Печать», и тут же начинает работать принтер, печатая стихотворение – строчка за строчкой). Видите, цифры расположены тройками. Первая цифра означает номер строфы, вторая – номер в ней строчки, а третья – номер слова в этой строке. (Берет первый напечатанный лист и начинает на нем нумеровать строфы.)

Из прихожей доносится звонок в дверь. Маша выходит посмотреть, кто пришел.

ПРИХОЖАЯ. ДЕНЬ. (Продолжение сцены.)

ЛЕЛЯ. Привет, Маш. Тебе Мамонт прислал пригласительный.

МАША. А, спасибо. (Разглядывает билет.) А чего это здесь адрес детского сада?

ЛЕЛЯ. Ты что, с луны свалилась? Был детский сад, а теперь особняк. Отец Мамонта приватизировал. Там теперь и клуб, и антикварный магазин… (Через приоткрытую дверь видит кадет.) У тебя, кажется, гости? Кадетики?

МАША. Да это  к деду, следопыты…

ЛЕЛЯ (разочарованно). А я подумала – твои поклонники… Ну, ладно, пока!

МАША. Пока! (Закрывает за ней дверь, рвет пригласительный и бросает его в урну.)

ПАЛИСАДНИК ОКОЛО ДОМА АРТАМОНОВЫХ. (Продолжение сцены.)

Леля выходит из дома, какое-то время стоит, что-то обдумывая, а потом медленно обходит дом. Находит открытое окно кабинета Павла Павловича, останавливается под ним и прислушивается… Из окна доносятся голоса…

ГОЛОС ПРОХОРЕВИЧА. А вдруг это знамя уже погибло? Например, во время войны – столько домов в нашем городе было взорвано!

ГОЛОС ПАВЛА ПАВЛОВИЧА. Или наоборот, его уже давно нашли. Хранится где-нибудь в музее… Про него и забыли…

ГОЛОС ЕРМАКОВА (очень твердый). Нет! Оно не погибло, и его никто не нашел. Я чувствую. Это наше кадетское знамя, и мы его должны найти!

ГОЛОС МАШИ. Чай стынет — давайте продолжим за столом…

Голоса затихают, видимо, все перешли в другое помещение. Леля в задумчивости стоит еще минуту и, наконец, идет к калитке.

СТОЛОВАЯ  В ДОМЕ АРТАМОНОВЫХ. (Продолжение сцены.)

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (усаживаясь за стол с листком). Итак, расшифровка, слушайте: «Наш дом с колоннами, с классическим фронтоном, с широкой лестницей перед крыльцом… двумя рядами окон и балконом… в… комнате… под сводом… зелень луга… пень… полукруга… заворот крутой… здесь… приют уединенный»…  

МАША. «Приют уединенный» — как романтично! (Разливает чай.)

ПРОХОРЕВИЧ. И учтите, это написано в полнолуние! (Нетерпеливо забирает расшифровку из рук Павла Павловича и углубляется в ее изучение.)

ЕРМАКОВ. Не сходи с ума! Это стихи написаны в полнолуние, а не шифр!

МАША (раскладывая пиццу по тарелкам). Угощайтесь, мальчики.

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Кстати, ты, Мария, эту пиццу не заслужила.

МАША (обращаясь к гостям, с пафосом). Слышите?.. А вы мне не верили! Вчера без мороженого оставил. Гнобит по-черному!

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. А как иначе прикажете приучать ее к труду? Одни шопинги да дискотеки на уме! (Изучая листок с расшифровкой). Сплошная невнятица…

ПРОХОРЕВИЧ. А мне всё ясно как день: дом с балконом, двухэтажный…

МАША. А напротив луг, на нем старый пень, под этим пнем и зарыто ваше знамя!

Все смотрят на нее в изумлении. В том числе и Прохоревич.

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Вот, мои юные друзья, образец беспардонного легкомыслия!  (Маше.) Девочка моя, дом, допустим, где-то сохранился, но через сто лет рассчитывать на луг с пнем напротив него – это ж кем надо быть? Уж не пнем ли, девочка моя?

МАША (делает вид, что обиделась). Это не политкорректно, деда! И не толерантно! Называть человека пнем.

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (в изумлении смотрит на нее). Во набралась! Сдаюсь!

ЕРМАКОВ. Да если бы и сохранился, как нам найти этот дом? Где его искать?

ПРОХОРЕВИЧ. «Наш дом» — этот Валентин явно обозначил свой дом…

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (берет у него листок). Домов дореволюционных в городе осталось не так много. Я пороюсь в архиве. Тем более здесь этажность указана. А вы пока займитесь историей кадетских знамен. Маша в библиотеке, а вы пошарьте в интернете. Похоже, нас ждет серия чрезвычайно интересных встреч… 

МАША (берет страничку с текстом стихотворения и читает с выражением):

Люблю тебя, приют уединенный!Старинный дом над тихою рекойИ белорозовый,  в ней отраженныйНапротив сельский храм над крутизной…

АНТИКВАРНЫЙ МАГАЗИН. ДЕНЬ.

Леля, невольно задерживаясь в салоне магазина у новинок, двигается в сторону служебных помещений.

С завистливым  вздохом, последний раз оглянувшись на недоступную роскошь, выходит в небольшой коридор и по винтовой лестнице поднимается на второй этаж дома. Здесь готовятся к открытию клуба – идет ремонт.

КАБИНЕТ МАМОНТА. ДЕНЬ.

Кабинет уже почти оборудован. Только нет штор и кое-где полки еще пусты.

Мамонт сидит за столом у шикарного ноутбука и с обескураженным лицом изучает урезанную отцом смету. Тот стоит рядом и бесстрастно смотрит на экран ноутбука.

ОТЕЦ МАМОНТА. Всё, на этом поставим точку!

ЛЕЛЯ (входит, видит отца Мамонта и, оробев, останавливается). Здрасьте!

ОТЕЦ МАМОНТА. А, Леля, входи-входи! (Сыну, сурово.) Всё, не конючь! (Леле.) Ну, как тебе кабинет моего сына? Женским взглядом.

ЛЕЛЯ (оглядываясь). Классно! Конечно, убраться не мешает. Шторы повесить, лампу в стиле модерн, под вашу мебель…

ОТЕЦ МАМОНТА (сыну). О, какие у тебя эксперты! Так что дерзайте. (Уходит.)

МАМОНТ (беззлобно). «Дерзайте!» А сам так смету урезал, что мне вкалывать придется до посинения. (Встает навстречу Леле.)

ЛЕЛЯ (после паузы). В общем, я всё выяснила. Эти мелкие пришли к ее деду. Я сама видела. И потом даже подслушала, какое-то знамя ищут, старое, кадетское. У нее дед – историк. Профессор.

МАМОНТ. К деду, значит, да? (Не может скрыть своей радости.) Задание выполнено на «отлично»! (Хочет ее обнять.) Ну, и когда наш романтический ужин?

ЛЕЛЯ (вспыхнув). Да  ничего мне не надо. Я даром! (Идет к двери). Шутка была!

МАМОНТ. Лель, подожди! Ты что?! (Останавливает ее.) Они, правда, о каком-то старом знамени говорили? Это  очень интересно…

ЛЕЛЯ. Что тут интересного?

МАМОНТ. Раритет! Слышала такое слово? Ценная вещь значит. А у меня экономический кризис!

ЛЕЛЯ. Скучно с тобой! (Выходит.)

МАМОНТ. Ревнует… Это хорошо… (В раздумье прохаживается по кабинету.) Старое кадетское знамя… Нет, мне что-то здесь не нравится… Или нравится? (Подходит к столу и быстро пишет на ноутбуке в поисковой системе: «Знамя, 19 век, аукцион, цены», — смотрит на ответы, и глаза его округляются.) Ого! Игра стоит свеч!…

За окнами в сумерках на улицах города разом загораются все фонари…

ФЛЕШБЭК. УЛИЦА ГОРОДА. ВЕЧЕР.

Штык упирается в спину Валентина, между складок его шинели. Он резко оборачивается – перед ним подвыпивший красноармейский патруль. Наслаждаясь  его  испугом, красноармейцы смеются. Их трое. Один обыскивает его. Не находит под шинелью ничего, кроме «Звериады», которую швыряет на землю. Валентина ставят к стенке дома. Командир караула отмеривает от стенки 10 шагов, и они втроем становятся в линейку расстрельной команды. Винтовки ввиду пьяной веселости их хозяев сильно водит из стороны в сторону. После не очень дружного залпа на стене остаются три выбоины. Командир патруля не настолько бесчеловечен, чтобы продолжать эксперимент до победного конца — в назидание мальчишки он лишь срывает с него кадетские погоны, бросает их в грязь. Патруль уходит, втоптав погоны сапогами поглубже…Валентин долго не может сдвинуться с места…

ТА ЖЕ УЛИЦА ГОРОДА В НАШЕ ВРЕМЯ. ДЕНЬ. По тротуару бредут Прохоревич и Ермаков. Они внимательно рассматривают старинные дома. Изредка заглядывают в блокнот на список адресов и на карту.

ПРОХОРЕВИЧ (цитирует). «Наш дом с колоннами, классическим фронтоном…»

ЕРМАКОВ (продолжает). «…двумя рядами окон и балконом…» Не тот! (Вычеркивает из списка очередной адрес.)Так идут они дальше, вычеркивая один адрес за другим…

Проходят мимо храма.

ЕРМАКОВ (вдруг вспомнив что-то, приостанавливается). Давай зайдем?

ПРОХОРЕВИЧ. Легко!.. Душа покоя просит!

ЕРМАКОВ. Прав капитан: циник ты, Витька!

ИНТЕРЬЕР ХРАМА. ДЕНЬ.

Храм почти пуст. Прохоревич, озираясь по сторонам, стоит у кануна. Ермаков с купленной свечкой подходит к нему. Видит, что на кануне уже нет горящих свечей, оглядывается, где бы ему зажечь свою поминальную свечу, замечает, что рядом, под иконой «Нерукотворного Спаса», горит лампадка. Он зажигает от нее свечу… Из алтаря выходит священник, видит двух мальчиков в кадетской форме.

БАТЮШКА. Здравствуйте, господа кадеты! (Подходит к ним.)

ПРОХОРЕВИЧ и ЕРМАКОВ (робко). Здрасьте!

БАТЮШКА. С вашим праздником вас, дорогие! Знаете, что сегодня воспоминание чуда Архистратига Михаила, покровителя всех воинов? «Архистратиг» значит – «Главнокомандующий». Всей ангельской армией… Так что, думаю, вы здесь не случайно, а по его приказу.

ПРОХОРЕВИЧ. Да мы не особо верующие, батюшка…

БАТЮШКА. Всё в свое время, ребята. (Внимательно смотрит на Ермакова, начиная его узнавать.) Вот случается беда, болезнь, катастрофа – к кому в первую очередь невольно обращается каждый? К Богу: «Господи, помилуй!» «Господи, помоги!» И Он помогает. Так вера и приходит… А ты случайно не Ваня Ермаков, сын Нины Васильевны?

ЕРМАКОВ (нехотя). Да.

БАТЮШКА. Время-то как летит! Помню тебя пятилетнего. (Видит, что Ермаков не расположен к общению, мнется с зажжённой в руках свечой.) Хочешь за отца поставить? Вот сюда, на канун…(Показывает.) Ладно, не буду мешать. Молитва за отца – святое дело! Будут проблемы, заходите… Без проблем тоже можно! (Уходит.)

В кармане Прохоревича звякает мобильный, он первый выходит из храма.

Ермаков некоторое время молча стоит перед Распятием. Потом невольно бросает взгляд в сторону «Нерукотворного Спаса» — лампадка под иконой потухла. Ермаков берет поставленную им на канун свечу и от нее снова зажигает лампадку. Спаситель с иконы словно внимательно следит за его движениями. Ермаков возвращает свечу на место и, не оглядываясь, идет к выходу.

УЛИЦА ГОРОДА ОКОЛО ХРАМА. ДЕНЬ.

Ермаков выход из церкви.

ПРОХОРЕВИЧ (пряча телефон в карман). Всё, твой байк как новенький! Сейчас по всем адресам сгоняем!  

ЕРМАКОВ. Ну, твой папаня – молоток! (Тихо, вместе с другом.) Ура! Ура! Ура!

ПЕЙЗАЖ ВДОЛЬ ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГИ. ДЕНЬ.

Мимо пролетают старые пригородные строения. Ермаков сидит за рулем своего «Корнета» (тот сейчас без прицепа). Прохоревич сзади.

ЕРМАКОВ. Ну, нет, нет этого дома! Снесли!

ПРОХОРЕВИЧ. Слушай, а, может, он вообще не в этом городе? Кадеты же и тогда из разных мест были! Как наш Скирда! И Шишкин!

ЕРМАКОВ. Я понял, что нам надо делать!«Корнет»  сворачивает с дороги и несётся через рощу по просёлочным тропам.У домика Валентины Николаевны ребята останавливаются.

КОМНАТА ВАЛЕНТИНЫ НИКОЛАЕВНЫ. ДЕНЬ.

Мальчики сидят вместе с ней за круглым столом под большим абажуром. На столе раскрытый альбом с фотографиями. На одной – то самое старинное здание, в окно которого Валентин бросал камешек.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Вот этот дом, где жила моя мама. Его давно снесли. А где дом Валентина, к сожалению, об этом я не имею никакого представления. Одно помню точно – он из нашего города. Мама говорила… Вот они, голубчики… (Показывает на две фотографии рядом: Ольги в гимназическом платье и Валентина в кадетской форме.) Посмотрите на эти лица, какие они красивые, благородные…

ЕРМАКОВ. Вы обещали рассказать, как к вам попала эта фотография с шифром.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Ах, да!.. Однажды, когда мама уже была очень больна, я увезла ее на все лето в деревню, чтобы хоть как-то поправить ее здоровье… (Перелистывая страницы альбома, Валентина Николаевна находит между ними  конверт и достает из него письмо.) Так вот, когда мы вернулись, соседка передала нам это письмо и рассказала, что мою маму искала одна женщина, похожая на иностранку. (Протягивает Ермакову письмо.) Оно от этого Валентина. Читай вслух!

ЕРМАКОВ (читает вслух). «…Моя незабвенная Ольга!.. Я помню тебя все той же удивительной девочкой с широко раскрытыми глазами. Как быстро летит время! Но как медленно оно меняется! Ваш режим всё еще суровый. Однако я знаю, что среди вас уже находятся люди, которые иначе оценивают то, что произошло в годы революции. И в связи с этим я хочу поручить тебе одно очень важное дело. Надо вызволить из небытия то, что я тебе показывал тогда, когда мы прощались. Вот видишь, я до сих пор еще боюсь называть вещи своими именами… Прошу тебя, найди надежного человека  из знающих кадетскую историю и передай ему этот снимок. Может быть, ты помнишь наш тайный шифр и поможешь ему прочесть мое послание. Главное – чтобы оно не попало в чужие грязные  руки…(Ермаков поднимает глаза на женщину.) Знамя, да?

Какое-то время все молчат. За окном с грохотом мелькают вагоны товарного поезда…

ЕРМАКОВ. Тут какой-то адрес…

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Ну, да, его обратный адрес. Он, видимо, хотел, чтобы мама ему что-нибудь написала. Я прочитала ей письмо. Она заплакала и поцеловала конверт. Ответить из-за болезни она уже не могла и очень скоро умерла… И я ему не ответила. Время было еще тревожное, мы всего боялись…

ЕРМАКОВ (заглянув в письмо). Он не подписал свою фамилию.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Так он ведь знал, что мама ее знает.

ПРОХОРЕВИЧ. По фамилии мы быстро нашли бы его дом. В архиве всегда есть записи, кому и какой дом принадлежал…

ЕРМАКОВ. Вот что, надо сейчас же написать по этому адресу письмо, так, мол, и так, дорогие господа, а не помните ли вы старого русского эмигранта-кадета по имени Валентин? Пятьдесят лет назад он жил в вашем доме и так далее…

ПРОХОРЕВИЧ (подхватывает). И свой е-мейл сообщим, чтобы быстрее ответ пришел… Только ведь надо писать на английском. (Неуверенно.) Справимся?

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА (достает из шкафа бумагу и ручку). Пишем! Я вам помогу. Я же английский преподавала…

ПРОХОРЕВИЧ и ЕРМАКОВ (хором, тихо). Ура! Ура! Ура!

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Рано радуетесь, может, и этого дома в Америке уже давно нет!

ДОМ ВАЛЕНТИНА. НОЧЬ.

На  осторожный стук Валентина входную дверь приоткрывает старый слуга. Старик при виде своего молодого хозяина и радуется, и пугается одновременно. Поспешно закрывает за ним дверь и что-то начинает ему возбужденно рассказывать. Лицо Валентина становится по-детски растерянным. Он поворачивается и медленно, уставшей походкой,  поднимается по широкой неосвещенной лестнице вверх. Старик догоняет его, в одной руке у него зажженная керосиновая лампа, в другой конверт с каким-то письмом…

 В лунном свете, падающем из окон, видны следы поспешного бегства. Валентин с уже прочитанным письмом и с лампой в руках проходит сквозь анфиладу темных комнат. В гостиной с большими окнами и балконом осторожно ставит лампу на стол, опускает рядом открытое письмо, достает из-под расстегнутой шинели «Звериаду» и тоже кладет ее на стол. Потом без сил опускается в кресло и закрывает глаза…

БЕРЕГ РЕКИ. ТРЕНИРОВОЧНАЯ БАЗА КАДЕТСКОГО КОРПУСА. ДЕНЬ.

Группа кадет, вооруженных автоматами, кое-как преодолевает полосу препятствий. Капитан Ибрагимов с другой группой наблюдает за происходящим. К нему с докладом подходит Витя Прохоревич.

ПРОХОРЕВИЧ. Товарищ капитан! Задача по высадке десанта и захвату позиций противника третьим отделением выполнена!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Выполнена говорите? А как выполнена? Три минуты и пять секунд на преодоление препятствия… (Обращается к остальным подопечным своего взвода.) Какие будут замечания к действиям отделения Прохоревича?

РЫБАРЕВ. Был бы я противником – перестрелял бы их всех, пока они лезли…

СКИРДА (обиженно). Ты сам попробуй!..

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Отставить разговоры! Не нравятся замечания? А ведь всё правильно! Погибли бы все! А потому, что каждый был сам за себя! А теперь смотрите, как в этой обстановке следует действовать… (Командует отделению старшекурсников.) Кадет Рыбарев, на исходную!

Отделение Рыбарева распределяется по лодкам и отплывает  на исходную позицию. Капитан стартовым пистолетом дает знак начала атаки.

Лихо орудуя веслами и абордажными тросами с крюками-кошками на конце, отделение Рыбарева в миг оказывается на берегу и вот уже шеренгой бежит к препятствию. У стены двое ребят перехватывают автоматы «ступеньками», цепляют кошки за верх стенки — по этим «ступенькам» и тросам все быстро преодолевают препятствие и рассыпаются за естественные укрытия.

КОЛОСОВ. Кру-то!

ШИШКИН. Вот это да!..

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Девятнадцать секунд! Спасибо, кадет Рыбарев! (Поворачивается к отделению Прохоревича.) Теперь понятно, чем работа одиночки отличается от работы команды? Прохоревич, повторяем десантную атаку!..

ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ БИБЛИОТЕКИ. ДЕНЬ.

Маша с рюкзачком за спиной стоит у стойки, разделяющий читальный зал от книгохранилища. Из него выходит библиотекарша.

МАША. Здрасьте! Мне бы хорошую книгу про кадетские знамена.

БИБЛИОТЕКАРША (удивленно). Что это вы сегодня все о знаменах? Уже взяли. Вон сидит. (Она кивает головой в сторону столика в зале у окна.)

Маша поворачивается и видит в зале сидящего к ней спиной Мамонта. Глаза ее расширяется от удивления. Некоторое мгновение она что-то обдумывает, а потом неслышными шагами направляется в его сторону. Останавливается за его спиной и заглядывает в раскрытую перед ним большую с иллюстрациями книгу.

МАША (крепко зажимает его голову с обеих сторон ладонями). Отгадай, кто я?

МАМОНТ. Лелька?… Натаха-Птаха?… А! Кира Зарубина! (Проводит своими руками по рукам  Маши.) Какие милые ручки. Сдаюсь!

Маша отпускает руки и предстает перед Мамонтом.

Мамонт. Какая встреча! (Освобождает для нее место рядом с собой и словно невзначай прикрывает локтем книгу.) Присаживайся.

МАША (садится рядом с ним). Что ты тут делаешь? Вроде не твоя территория.

МАМОНТ. Почему не моя? Как раз моя. Просто ты меня плохо знаешь. А я, например, балдею от вида этих штабелей. (Кивает на стеллажи с книгами.) Это у меня от отца, наследственное. Люди такие дураки, помрет кто, всё на помойку – книги, письма, фотки, пластинки виниловые, а ведь там может быть что-то ценное… (значительно) …и есть люди, которые в этом разбираются!

МАША (уточняет). Чтобы дорого продать, да?

МАМОНТ. Сразу «продать»! Что за меркантильная молодежь пошла!

МАША. А я слышала, ты иконы продавал! (Сдвигает его локоть с книги.) Теперь вот знамена пошли в ход, да?

МАМОНТ (как ни в чем не бывало). Вот гонит! Знамена – это история страны, девочка! Кроме того, они имеют и художественную ценность… Их делали, знаешь, какие мастера – из дорогих материалов, расшивали золотом!..

МАША. Вот-вот, с этим мне всё ясно: «золотом расшивали»! (Продолжая разведку). Мне только неясно, почему тебя интересуют именно кадетские знамена?

МАМОНТ. Да всякие, почему только кадетские? (На ходу импровизирует.) Я же клуб открываю. Хочется придумать что-нибудь… Ищу идеи! Ты получила мой пригласительный?

МАША (сердито). Получила, спасибо! Только идти не хочется. Такая пошлость – открывать клуб дискотекой! А еще любитель старины! На твоем месте я бы бал устроила, маскарад! Как в «Летучей мыши», видел фильм?

МАМОНТ (изображая потрясение, какое-то время смотрит на нее). Ты – гения!.. Кстати, а зачем ты сюда пришла? 

МАША. Реферат готовить… по истории… Дед послал – не признает интернета.

МАМОНТ. Спасибо деду за победу. Но ты мне очень нужна! В смысле твоего креатива! Бал – это круто! Приходи ко мне. Завтра вечером. Придешь? (Он встает.) Кстати, если у тебя появится информейшн о старом кадетском знамени – сообщи, я в долгу не останусь. 

МАША (пристально смотрит на него). Я подумаю.

Мамонт, собрав книги, уходит. Маша, сильно озадаченная разговором с ним, некоторое время сидит, задумавшись…

УЛИЦА ГОРОДА. ДЕНЬ.

Маша выходит из библиотеки, достает из рюкзачка ботинки на роликовых коньках, переобувается в них. Быстро едет по улице. Лицо ее полно тревоги…

БЕРЕГ РЕКИ НА ОКРАИНЕ ГОРОДА. ДЕНЬ.

Ватага Мамонта разгружает грузовик с металлоломом в сарай приемного пункта. Приемщик возится у весов.

За ними, сидя на своей лавочке, завороженно наблюдают его внучка.

МАМОНТ (приемщику). Сколько не хватает?

ПРИЁМЩИК. Почти пять тонн…

МАМОНТ (своим пацанам). Шарьте в соседнем районе. Нам позарез нужны эти бабки. Будем устраивать бал-маскарад, а не эту пошлую дискотеку. (Вручает девочке шоколадку.)  Ну, а ты, Золушка, придешь к нам на бал?..

КОМПЬЮТЕРНЫЙ КЛАСС КАДЕТСКОГО УЧИЛИЩА. ВЕЧЕР.

Ермаков и Прохоревич «сидят в Интернете».

ПРОХОРЕВИЧ (читает). «Среди известных случаев спасения знамен самое значительное дело было совершено кадетами-симбирцами. К началу марта  1918 года  Симбирский кадетский корпус уже находился под контролем местных большевиков…»

Ермаков слушает, напряженно вглядываясь в черное окно класса, и в этом черном квадрате перед ним, словно оживают картины далекого прошлого, которые сопровождаются взволнованным голосом друга.

ФЛЕШБЭК. СТИЛИЗАЦИЯ ПОД НЕМЫЕ ФИЛЬМЫ.

Изображение сопровождает закадровое чтение.

ГОЛОС ПРОХОРЕВИЧА. «…Знамена находились в корпусной церкви. Ее дверь они закрыли на ключ и поставили у нее часового. А рядом, в столовой, был постоянный караул из пяти красногвардейцев. Кадетам Пирскому и Ипатову удалось незаметно снять слепок ключа от церковной двери. А вечером хитростью они отвлекли внимание караула и изготовленным по слепку ключом открыли церковь. Сняли знамена с древков, и принесли их в свой класс. Там спрятали их на дне бочонков с пальмами. Утром большевики обнаружили, что знамена исчезли, и устроили обыск во всех помещениях корпуса, но безрезультатно. Теперь надо было вынести знамена из корпуса. Через два дня, когда надо было передать знамена находившемуся в городе прапорщику Петрову, решили действовать на «ура». Самые сильные кадеты отделения спрятали знамена за пазуху, их окружили толпой и разом кинулись через швейцарскую, мимо растерявшихся часовых, на улицу…»

КОМПЬЮТЕРНЫЙ КЛАСС. ВЕЧЕР.  (Продолжение сцены).

ПРОХОРЕВИЧ (читает). «Потом, когда уже передали знамена, вернулись в корпус и объяснили свою выходку желанием подышать свежим воздухом…» (Витя приостанавливает чтение, поворачивается к другу.) Круто, да?

ЕРМАКОВ. Круто!.. Только ты про наш корпус ищи, про наш!

ПРОХОРЕВИЧ. Да ищу я, ищу… (Перелистывает страницы Интернета.) Ну, не попадается… Про наш – не попадается!

ЕРМАКОВ. Правильно говорят, что Интернет – помойка!

ПРОХОРЕВИЧ. Пусть помойка! Всё равно – всё совершается… (пародируя Павла Павловича, со значением поднимает вверх указательный палец) про-мы-сли-тельно!

Они оба смеются. Неожиданно сигналит вызов по «скайпу», Прохоревич открывает его. На экране ноутбука появляется лицо Маши на фоне кабинета «деды». Но самого его нет. Ермаков невольно расплывается ей навстречу в улыбке. Но она не реагирует.

ПРОХОРЕВИЧ (другу). Смотри, какие люди! А ты – «помойка»!

ЕРМАКОВ. Это не люди, а глюк! Сейчас прикольное что-то скажет!

МАША. Ребята – катастрофа! В наших рядах появился крот!

ЕРМАКОВ. И я вижу его собственными глазами.

ПРОХОРЕВИЧ (другу). Я тоже вижу. Такой симпатичный кротик, да?

ЕРМАКОВ. Очень такой кроткий-кроткий кротик!

МАША. Вы что, белены объелись? Крот – это шпион: перевод для особо тупых! Утечка информации!

Машин отчаянный демарш возымел действие. Ребята серьезнеют: шуточки в сторону!

ПРОХОРЕВИЧ. Маш, извини, конечно, но у тебя, имхо, синдром «поиска врага». Я про это читал. Воспаленное сознание.

МАША. Да чтоб я сдохла! Слушайте внимательно: Я виделась с Мамонтом. Он что-то знает о знамени и тоже ищет его!

ЕРМАКОВ. Где это ты с ним виделась?

МАША. Неважно! Главное, он на меня запал – могу из него  веревки вить! Пригласил в свой клуб – я проникаю в тыл врага и всё узнаю.

ЕРМАКОВ. Маша! Это опасно… Не вздумай! Нас завтра отпускают на футбол, давай встретимся и все обсудим!

МАША. Ладно, жду вас у себя. Но помните: «Знамя не должно попасть в чужие грязные руки»! (Оглядывается на шум, шепотом.)  Деда пришел! (Быстро.) Ему ни слова! Учтите, болтун – находка для шпиона! Пока!

Скайп отключился. Ребята сидят перед пустым экраном, несколько ошарашенные.

ПРОХОРЕВИЧ. Где-то я читал, что историю творят женщины…

УЛИЦА ОКОЛО ОСОБНЯКА МАМОНТА. СУМЕРКИ.

Маша идет по знакомой с детства дороге, оценивающе смотрит, как изменился вид бывшего детского сада, который и правда, стал теперь настоящим старинным особняком. Ностальгически вздохнув, она открывает тяжелую дверь.

                                                     

ОСОБНЯК. ПУСТЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ ВТОРОГО ЭТАЖА.

Ремонт здесь уже почти закончен. Маша, озираясь вокруг, проходит мимо рабочих, которые убирают мусор и носят мебель. Где-то звучит музыка из магнитофона, слышны молодые голоса… Маша идет на эти звуки. Заглядывает в одну из комнат и видит там трех своих знакомых: Мамонта, Чупу и Лелю. Мамонт с Чупой устанавливают в углу биллиардный стол, Леля стоит на подоконнике и моет окно.

ЧУПА. Какие люди, Манюня!

МАМОНТ.   Привет, Мари. Ну, как тебе у нас?

ЛЕЛЯ (Маше, хмуро). Можешь взять тряпку и присоединиться!

МАМОНТ (предупредительно). Лёлик! Это же креативная подмога! Что такое креатив, знаешь? Ладно, потом объясню.

Уводит Машу из комнаты в коридор.

Леля резко открывает окно, из парка доносятся отдалённые крики болельщиков…

Маша и Мамонт идут по коридору.

МАМОНТ (Маше, ласково). Для начала надо провести экскурсию. По моим романтическим мечтам. Или по нашим ностальгическим воспоминаниям… Помню, как тебя первый раз привели в детский сад, и ты целый день орала «хочу к маме!»

МАША. А, припоминаю! И ты мне для утешения дал конфету. Как сейчас, помню – «Белочка», с орешками…

МАМОНТ. А ты швырнула мне ее обратно.

МАША. Честно говоря, до сих пор жалею, это мои любимые конфеты.

МАМОНТ. Намек понят. (Они с Машей идут по анфиладе пустых комнат). Представляешь – ничего нет, а будет так, как ты придумаешь! (Входят в темную комнату. Мамонт включает свет, комната оказывается круглой и в сплошных зеркалах. Маша от неожиданности смеется.) Вот сделал это, а для чего – ума не приложу. Есть идеи?

МАША (освоившись). Эту комнату надо отдать дамам, чтобы мы здесь отдыхали в креслах, обмахиваясь веерами, и прихорашивались… (Поднимает с кресла старую газету и, обмахиваясь ею, как веером, опускается в него, изображая светскую даму.)

МАМОНТ. Все будет, как вы пожелаете, ваше величество!

МАША (заглядывая в маленькую комнату, мимо которой они проходили). А здесь можно устроить почту: одни будут сдавать записочки для кого-то, а другие получать. Конечно, всё – под никами. В красивых маленьких конвертиках.

МАМОНТ. Предвижу тьму интриг – это же всё в реале будет! Класс!

МАША (останавливаясь в следующей комнате). А здесь должен быть зимний сад: пальмы, фикусы, орхидеи…

МАМОНТ (басом). И баобабы!

Маша весело смеется. Они входят в большую комнату, которая раньше была игровым залом детского сада, у стен еще стоят шкафы с игрушками. Высокий лепной потолок, камин, изразцы на стенах и сохранившийся старинный паркет придают комнате торжественный вид.

МАМОНТ. А здесь народ будет танцевать! Покрасим всё золотой краской, чтоб сияло!

МАША (оглядывается, как бы невзначай). Да, тут денег море надо! И что, если ты продашь знамя, тебе хватит на всё?

МАМОНТ (у него портится настроение). Вот заладила: продашь, продашь! Ты мне сначала помоги его найти. Тебе твоя «охрана» наверняка уже что-то рассказала.

МАША. У них там всё под грифом «секретно»! А ты про знамя откуда знаешь?

МАМОНТ. Разведка донесла. У меня тьма секретных агентов.

МАША (подумав, радостно). Чтоб я сдохла – это Лёлька! Приходила в тот вечер! Тебе служит? Купил ее?

МАМОНТ. А ты неподкупная, да? Ну, конечно, у тебя все есть: живешь в особнячке, вокруг розы, в школу тебя на иномарке  возят…

МАША (перебивает его). К чему ты это?

МАМОНТ. А к тому, что тебе, как и всем, тоже хочется красивой жизни.

МАША. Всё равно торговать знаменем – неприлично. Знаешь, что моя охрана говорит? «Жизнь – отечеству, честь – никому!» Вот она, красивая жизнь!

МАМОНТ. Ну, это они пусть пишут в своих рефератах. На деле всё по-другому. Жизнь у них отечество и само заберет, когда ему надо, а честь их и даром никому не впаришь. Так что этот лживый девиз устарел. Сейчас в моде всё реальное. «Реальные пацаны», слышала? Не обманывать себя надо, а подчиняться закону всемирного тяготения людей к деньгам.

МАША. Это тебе отец так внушает?

МАМОНТ. Причем тут отец?.. И ты себя не обманывай! Мечтаешь о дворце и бале, а это, знаешь, каких денег стоит!

МАША (уязвленно). Да не нужен мне твой бал! И не собираюсь я на него приходить! (Поворачивается и идет к дверям.)

МАМОНТ. Мари, я тебя обидел – прости! (Обгоняет ее и закрывает перед ней двери.) Мы же на самом интересном остановились. Я тебе еще про этот дом не рассказал!

МАША. Пусти меня! (Пытается открыть дверь.)

МАМОНТ (не обращая на это внимания). Представляешь, тут до революции жил какой-то князь со своей семьей, а после революции сделали детский сад, здесь была игровая, а при князе – гостиная. Она выходила на огромный балкон и там…

В комнату входит отец Мамонта.

МАША. Здравствуйте! (Пропуская его, невольно отступает в глубь комнаты.)

ОТЕЦ МАМОНТА. Здравствуйте! Оказывается вот вы какая – Мария! Много наслышан о вашем дедушке. Передайте ему моё глубокое почтение.

МАША. Спасибо. Передам.

ОТЕЦ МАМОНТА (сыну). Я вот что пришел… Я заказал буксир для плавбазы. Запомни, в понедельник, в 18 часов. Ты должен сопровождать металлолом до таможни. Смотри, не подведи! (Подходит к стене, изучающе смотрит на изразцы. Мамонт и Маша тоже невольно смотрят на них.) На эти изразцы появился покупатель. По-быстрому их сними, только очень аккуратно, чтоб ни один не повредить, и – в магазин. Деньги возьмешь себе. На непредвиденные расходы. (Подмигивает Маше.)

МАМОНТ (довольный). Завтра утром начнём – к обеду будут в магазине…

ОТЕЦ МАМОНТА. Ну, и прекрасно! До свиданья, Мария. Приятно было познакомиться. (Уходит.)

МАША. До свиданья… (Опять завороженно поворачивается к изразцам.)

МАМОНТ. Так на чем мы остановились? Да, гости после танцев, разгоряченные, выходят на большой балкон… (Пользуясь замешательством Маши, берет ее за руку и подводит к окну.) Вот на что мне нужны деньги, я хочу этот балкон восстановить!

МАША (насторожившись). Здесь был балкон? А куда он делся?

МАМОНТ. Когда дом восстанавливали после войны, наверное, на нем решили сэкономить… Посмотри, какой вид будет с балкона!

Он осторожно кладет руку на плечо Маши. Она словно не замечает этого. Какое-то время они – каждый по-своему – смотрят на городской пейзаж перед ними.

МАША. Наверное, раньше тут был большой парк… или, может быть, луг…

МАМОНТ. Парк, скорее всего. У дома было большое крыльцо, широкая лестница, наверное, в парк выходила… Уже не восстановишь!

МАША (выскальзывая из-под его руки). Здесь третий этаж еще есть, да?

МАМОНТ. Достроили, было два, а такой шикарный балкон не могли, совки!

МАША (после паузы, завороженно):

А вдалеке на берегу наш дом

С колоннами, классическим фронтоном,

Широкой лестницей перед крыльцом,

Двумя рядами окон и балконом…

Мамонт с восторгом смотрит на ее одухотворенное лицо.

МАША (по-прежнему завороженно начинает проговаривать строчки из расшифровки – так, словно она забыла и вспоминает продолжение стихов – и под эти слова медленно оглядывается, находя все приметы разворачивающейся перед ней Тайны).  … под сводом… зелень луга… пень… заворот крутой… здесь… приют уединенный…

Под сводом арки в глубине комнаты  виднеется рядок изразцов и на одном из них – и «зелень луга», и небольшой выступ в виде косого пенька…. Испугавшись, что Мамонт увидит ее взгляд и что-то заподозрит, она снова быстро поворачивается к окну и продолжает, внутренне ликуя, чтение стихотворения, которое она к этому дню уже знала наизусть…

МАША.            Люблю тебя, приют уединенный!

                        Старинный дом над тихою рекой

                        И белорозовый, в ней отраженный

                        Напротив сельский храм над крутизной.

                       Сад незатейливый, но благовонный…

Ладно, уговорил, приду на бал! И помогу, чем могу. Вымою здесь все окна. Чтоб Лёлька не психовала!

МАМОНТ. Ни за что! Ты – моя королева! Лучше почитай еще!

МАША. Если я королева, то ты должен выполнять любые мои пожелания. Завтра приду и буду мыть эти окна! (Незаметно от Мамонта поворачивает ручку на оконной раме, одновременно заканчивая читать стихотворение.)

…Смеркается. Малиновым огнем          

Река горит под алым небосклоном.

Уж огонек между колонн в окне

В комнаты моей сияет мне…

Мы слышим ее голос, видя уже извне, издали, и алый небосклон и огонек между колонн и сам дом с классическим фронтоном… Камера медленно приближается к дому, одновременно переходящему из современного нам времени к тому давнему, черно-белому прошлому, которое в сценарии обозначено корявым словом «флешбэк».

ГОЛОС МАШИ.

Домой, где ждет пленительный, любимый

За письменным столом вседневный труд!

Домой, где мир царит невозмутимый,

Где тишина, и отдых, и уют!

Лишь маятник стучит неутомимый,

Твердя, что слишком скоро дни бегут…

И по контрасту с ликующими интонациями постепенно гаснущего голоса нашей героини мы попадаем в мир, где царит боль, ужас и поражение.

ФЛЕШБЭК. ГОСТИНАЯ ДОМА ВАЛЕНТИНА. НОЧЬ.

Камера медленно въезжает через окно в гостиную. В свете стоящей на столе керосиновой лампы видно то, что мы уже видели в нашем предыдущем возврате в прошлое: следы поспешного бегства в гостиной, в центре ее сидящий в кресле Валентин – голова откинута на высокую спинку, глаза закрыты. Перед ним на столе том «Звериады» и лист раскрытого письма, написанного по-французски: «Дорогой сын! Молим Бога, чтобы Он сохранил тебя и всех нас в этом аду. Адрес тети Зины в Париже ты знаешь. На тот случай, если Господь приведет тебя домой, оставляем то, что поможет тебе до нее добраться. Ты найдешь это в нашем тайном месте. Целуем тебя, дорогой, и благословляем. Твои папа и мама». 

Чья-то рука раскладывает перед Валентином серебряные приборы, ставит перед ним тарелку с дымящейся кашей,  небольшой кусочек черного хлеба на блюдце и стакан чая… Это старый слуга принес молодому барину поесть из того, что осталось съестного в доме. Валентин  открывает глаза и видит перед собой тарелку с кашей. Поднимает глаза на слугу и благодарно кивает. Слуга уходит. Валентин  берется за ложку, но ест медленно.  Перечитывает письмо родителей. Долго о чем-то думает. Вытаскивает из кармана шинели сорванные с него погоны. Кладет их на стол рядом со «Звериадой».  Медленно открывает ее, перелистывает. Его взгляд падает на снимок, где он стоит на фоне кадетского корпуса со знаменем. (Это тот самый снимок, половину которого Ермаков получил из рук Валентины Николаевны.) Валентин достает из кармана короткий карандаш и прочерчивает на фотографии ломаную линию. Потом проводит по этой линии острым кончиком ножа и осторожно отделяет обе приклеенные к альбому половинки от листа. На листе остается отчетливый след от ножа. Половину фотографии, которую зрители уже видели, он оставляет на столе, а на тыльной стороне второй половины пишет загадочные для непосвященных слова: «Амбразура. Под лежачий камень вода не течет». Потом вкладывает погоны в «Звериаду» на то место, где была его фотография со знаменем. Встает и вместе с этой их тайной кадетской «библией» и разрезанной фотографией подходит к ломберному столику, покрытому вышитой скатеркой, кладет на него «Звериаду» и двумя узлами быстро завязывает ее в эту скатерку. С узелком подходит к камину. Положив принесенное на его парапет, еще некоторое время изучает собственную надпись на обороте второй части снимка. Теперь тайну спрятанного им знамени невозможно разгадать, не имея перед собой обеих его частей. Как бы удостоверяясь в этом, Валентин смыкает и размыкает их. Потом, подумав, дописывает к надписи еще одну строчку: «Свидетель тайны да разумеет». Удовлетворенный намеком для знающих, он пододвигает к камину стул. Камин до потолка выложен керамической плиткой, которая вверху украшена рядком изразцов с растительным рисунком. Валентин становится на стул и оказывается лицом напротив одного из них в центре. На нем изображена поляна с травой и небольшим пнём посередине.  Рисунок слегка выступает наружу, подобно барельефному изображению. Валентин ухватывается за выступающий наружу пенек, с трудом поворачивает его и тянет к себе. Изразец оказывается стальной створкой сейфа, облитой сверху керамическим покрытием. Валентин уверенно достает из тайника маленькую жестяную коробку из-под монпансье, открывает ее. В коробке лежат иконка для ношения на шее, деньги и золотые часы. Перекрестившись, Валентин целует иконку, надевает ее под китель, деньги и часы прячет в карманах, а в коробку кладет ту часть снимка, в которой прикровенно, только для посвященных, указано, где надо искать спрятанное знамя. Коробку кладет в самую глубину семейного тайника, а потом не без труда засовывает в него узелок со «Звериадой», закрывает створку и поворачивает пенек в прежнее положение. Слезает с парапета и смотрит на результат. Ничто не указывает, что среди изразцов над камином один – особенный…

Валентин берет в руки ту половину снимка, которую он решил взять с собой, и снова садится за стол. Долго смотрит на снимок, потом переворачивает, задумывается…  Допивая чай, время от времени невольно взглядывает на тот изразец, где сокрыта теперь его тайна… Подходит к книжному шкафу, находит там какую-то книгу. Это изящно изданный томик стихов К.Р., «отца всех кадет». Листает его…

Вдруг с улицы доносятся крики и выстрелы… Раздается громкий стук в дверь…

Валентин сует томик стихов в карман шинели, прихватывает со стола обрезанный снимок и бежит по лестнице вниз, в комнаты бельэтажа, выходящие окнами в сад.

В одной из них он распахивает окно и выпрыгивает в темноту…

УЛИЦА ОКОЛО ОСОБНЯКА МАМОНТА. ВЕЧЕР.

Маша, возбужденная и озабоченная от всех открывшихся ей обстоятельств, выскакивает из дома Мамонта, осматривает его со всех сторон.  Вдоль стены, на которой находятся окна гостиной и где был когда-то балкон, стоят еще не убранные строительные леса. Со стороны парка, где расположена фан-зона, доносится отдаленный рев трибун. Маша лихорадочно набирает на мобильном телефон Ермакова.

МАША (в трубку). Ваня! Алло! Ермаков!

ГОЛОС ЕРМАКОВА (сквозь крики болельщиков). Гол! Гол! Маша, это ты? Го-о-ол!

МАША. Да подожди ты со своим голом! Тут такое!… Ты меня слышишь? Алло!

ГОЛОС ЕРМАКОВА. Маш, мы ведём! ЦСКА, вперед, вперед! Алло! Я тебя не слышу, Маш! Тут такое… Алло! После матча, как договорились, у тебя?.. Куда, растяпа!

МАША (шепотом кричит в трубку). Да нельзя ждать! Нужно срочно провести одну операцию! Я нашла, понимаешь, нашла!

ГОЛОС ЕРМАКОВА. Ну, давай, давай!.. Нет, Маш, я из тебя сделаю фанатку, мне с тобой болеть хочется!

МАША (в досаде отключает связь, шепотом). Дурак! Иван-дурак! (Нервно смеется.)

Не теряя из поля зрения окна особняка, она ищет удобного укрытия, в котором могла бы остаться никем незамеченной. Находит его между «ракушек» гаражей и, вытащив мобильный, начинает отстукивать на нем сообщение Ивану-дураку.

ОСОБНЯК  МАМОНТА. АНТИКВАРНЫЙ МАГАЗИН. ВЕЧЕР.

Мамонт подходит к продавцу, который закрывает ключом стеклянные витрины.

МАМОНТ. Дело есть. (Протягивает ему записку и деньги.) Купишь и отнесешь по этому адресу. Не говори от кого.

ПАРК. ФАН-ЗОНА. ВЕЧЕР.

Ермаков, сидя среди болельщиков, читает на мобильном сообщение Маши, толкает в бок Прохоревича

ЕРМАКОВ. Срочная депеша, слушай: «Оборзевшим фанатам нашла тайник со знаменем где антиквар магазин срочно жду у гаражей чтоб я сдохла маша».

УЛИЦА ОКОЛО ОСОБНЯКА МАМОНТА. ВЕЧЕР. (Продолжение сцены.)

Во втором этаже – одно за другим – гаснут окна.

Маша подкрадывается к дому поближе. Оглядывается на гаражи, не появились ли там ребята? Стараясь быть незамеченной, готовит операцию: подлезает под леса и проверяет, прочно ли стоят? не скрипят ли? Из открытой форточки доносится голос Мамонта… То, что она слышит, заставляет ее перемениться в лице.

ГОЛОС МАМОНТА. Малость подсохнет, закрой все форточки и проверь окна. Не забудь сигнализацию.

ГОЛОС ОХРАННИКА. Обижаете, начальник!

ГОЛОС МАМОНТА. Я обижаю, а ты не обижайся! Это называется социальная гармония.

ГОЛОС ОХРАННИКА. Понял.

Маша снова оглядывается на гаражи. Ребят все нет. Она понимает, что должна действовать спешно, одна. Осторожно подтягивается на первый ярус лесов…

КАБИНЕТ МАМОНТА. СУМЕРКИ.

В кабинете на окнах уже висят тяжёлые шторы. Входит Лёля,  устало бросает тряпку на диван. Смотрит на накрытый стол. В центре большой торт. Мамонт зажигает свечи.

ЛЁЛЯ.  О-о-о!.. Что это? 

МАМОНТ. Обещанный романтический ужин.

ЛЁЛЯ.  Вообще-то я на тебя обижена…

МАМОНТ. Ничего страшного, сегодня на меня все обижаются… И мне это даже нравится!

ОСОБНЯК СО СТОРОНЫ ГАРАЖЕЙ. ВЕЧЕР.

Ермаков и Прохоревич на «Корнете» въезжают во двор особняка, лихорадочно ищут глазами Машу.

ПРОХОРЕВИЧ (видит девичью фигурку на лесах). Вон она! (Показывает пальцем.).

ЕРМАКОВ (командует). Будь на стреме!.. Ну, заяц, погоди!

Бежит к лесам и быстро взбирается вслед Маше…

ОСОБНЯК. БЫВШАЯ ИГРОВАЯ. ВЕЧЕР. ЗА ОКНОМ ПОЛНАЯ ЛУНА.

Маша осторожно толкает окно внутрь комнаты. Окно, скрипнув, открывается. И не удивительно – ведь это то самое окно, которое она сегодня, тайком от Мамонта, оставила незапертым. Она с подоконника спускается на пол, и тут же ее чуть не сбивает с ног вынырнувшая из тьмы чья-то фигура.

ЕРМАКОВ (шепотом). Тихо! Это я!

МАША (придя в себя). Ну,  ты даешь! – я чуть сознание не потеряла!.. Иди за мной!

Паркет предательски скрипит. Медленно-медленно, широкими шагами, чтобы свести скрип до минимума, подходят они к стене с изразцами.

МАША (показывая на заветный изразец почти у потолка). Вот он тайник! Присядь!

Ермаков приседает, она взбирается на его плечи, он выпрямляется во весь рост, и ее лицо оказывается напротив знакомого нам «зеленого луга» и «пня».

Она пытается повернуть выступающий пенек. Пенек не поддается. Маша снова пытается повернуть ручку тайника; приглядывается к пеньку и видит на нем два симметричных черных пятнышка. Маша расстегивает и вытаскивает из волос длинную заколку; пробует протолкнуть ею пятнышко внутрь пенька. Ее предположение подтверждается: черные пятнышки оказываются сквозным отверстием поперек пенька, забитым вековой грязью…

МАША (Ермакову, шепотом). Нужен металлический стержень, рычаг!

Они роются среди игрушек. Ермаков находит разобранные комнатные металлические качели, извлекает из них стальной стержень…

Маша снова на его плечах. Вдевает стержень в отверстие… И в это время они слышат доносящиеся из коридора шаги охранника…

СОСЕДНЯЯ КОМНАТА. ВЕЧЕР. (Продолжение сцены.)

Охранник в соседней комнате закрывает форточки, проверяет, закрыты ли ручки окон, включает висящее рядом с дверью маленькое устройство сигнализации…

БЫВШАЯ ИГРОВАЯ. ВЕЧЕР. (Продолжение сцены.)

И вот он уже в комнате, где только что возилась с тайником Маша и Ермаков.

Но комната пуста. Охранник ту же свою процедуру повторяет и здесь.

И только, когда он закрывает окно, мы видим слегка торчащие из-за шкафа два локтя – Ермакова и Маши. Они стоят, прижавшись друг к другу и почти не дышат.  Охранник, ничего не заметив, включает сигнализацию и выходит. Шаги его удаляются. Видимо, эта комната была последней на этом этаже…

МАША (строго). И долго мы будем так стоять?

ЕРМАКОВ (усмехнувшись). Я могу всю жизнь…

МАША (строго). А дело кто будет делать?

…Рычаг в ее руках по-прежнему не поддается.

Она делает отчаянный рывок, и одна рука у нее срывается с рычага. Чтобы сохранить равновесие, Маша хватается обеими руками за один конец стержня, но все-таки не удерживается, и все ее тело повисает на одной стороне рычага. Внезапно пенек медленно поворачивается до упора, стержень выскальзывает из отверстия и вместе с Машей падает вниз…

КАБИНЕТ МАМОНТА. ВЕЧЕР. (Продолжение сцены.)

Даже здесь слышен грохот Машиного падения. Ужинавшие и уже оба находившиеся в благодушном состоянии Леля и Мамонт удивленно вскидывают головы…

БЫВШАЯ ИГРОВАЯ. ВЕЧЕР. (Продолжение сцены.)

Маша и Ермаков в облаке пыли выкарабкиваются из-за шкафа, подбегают к окну, Ермаков открывает для нее окно и буквально выталкивает ее на леса. Тут же громко взвывает охранная сигнализация. Ермаков вслед за Машей тоже хочет выскочить из окна, но вдруг оглядывается на тайник и видит, что он открылся, а в нем, занимая всё его пространство, находится какой-то узел. Быстро, как обезьяна, он карабкается на шкаф, бросается к тайнику, выдергивает из тайника этот узел (мы знаем, что в нем кадетская «Звериада») и так же быстро оказывается с ним на лесах…

ОСОБНЯК СО СТОРОНЫ ГАРАЖЕЙ. ВЕЧЕР.

Прохоревич, сидя на мопеде, с ужасом смотрит на окно особняка, где под вой охранной сигнализации мечутся его друзья… Наконец они спрыгивают с лесов на землю и бегут к нему. Подбегая, Ермаков сует Прохоревичу свою добычу и вскакивает за руль, Маша втискивается между ребятами, и перегруженный мопед, крехтя, едет прочь от воющего дома…

БЫВШАЯ ИГРОВАЯ. ВЕЧЕР.

Мамонт подбегает к распахнутому настежь окну и видит эту картину бегства. Он замечает в руках Маши какой-то предмет, включает свет и оглядывается – видит открытый тайник, и понимает, что произошло НЕЧТО.

МАМОНТ (кричит в коридор охраннику). Вырубай сигнализацию и звони в полицию, скажи, случайное включение! (Вытаскивает из кармана мобильник.) Чупа, свистай всех наверх!.. (Бежит через другую дверь к лестнице.)

В пустом зале появляется Леля, на ходу доедая кусок торта. Изучающе сканирует всю комнату и замечает в стене распахнутое оконце. Она кладет недоеденный торт на столешницу шкафа, потом взбирается на него и заглядывает внутрь тайника. Видит в его глубине металлическую коробку, достает ее. Обнаружив там фотографию со знакомым нам характерным срезом, прячет коробку в карман, забирает свой торт и быстро удаляется.

УЛИЦА, ПРИМЫКАЮЩАЯ К ПАРКУ. ВЕЧЕР.

По тротуарам и проезжей части возвращаются с матча разогретые фанаты. Наши герои, на своей «дохлой коняге» попав в их поток, вынуждены маневрировать по извилистой траектории между веселыми орущими группками и отдельными кузьмичами[7]. Ермаков и Прохоревич по-прежнему в конском цвете, а сидящая между ними пропыленная Маша, с растрепанными волосами и темными кругами под сверкающими глазницами, кажется готской ведьмой. Словом, тот еще букетик! Впереди замаячили менты, Ермаков резко сворачивает в переулок, но сразу после поворота перед мопедом, как из-под земли, вырастает бригада[8] Мамонта. Нет только самого Мамонта и Чупы. Все в своем цвете и в полной раскраске.

Байкеры окружают «дохлую конягу» со всех сторон.

ПАЦАНЫ (между собою). Гляди, чудо воскресенья! Его что, по молекулам рассортировать надо?

СЕРЫЙ (в трубку). Лады, дождемся тебя! (Пацанам). Все акции отменяются… Шефу эти фантики нужны свеженькими…

В это время по той улице, где идет главный поток, из него – вдруг над всеми – появляется голова гиганта Скирды с флагом. Он останавливается.

СКИРДА (еще не понимая ситуации – Прохоревичу и Ермакову). А чего вы ушли? (Те молчат в ответ.) Я чего-то не втыкаю[9], чего тут?..

Рядом с ним один за другим в толпе вырастают и другие кадеты.

СКИРДА (оценив ситуацию). Когда аргумент нужен, его обязательно нет – закон подлости! (Отшвыривает от «Корнета» сразу двух «мамонтовцев».)

Пользуясь моментом, Ермаков неожиданно делает резкое движение.

ЕРМАКОВ (кричит друзьям). Держитесь!

И, нажав на газ, прорывается с ними сквозь вражеское оцепление. И очень во-время, потому что в конце улицы на «Харлее» уже появились Мамонт и Чупа…

И какой же приключенческий фильм обходится без погони?!

УЛИЦЫ ГОРОДА. ВЕЧЕР.

Погоня заканчивается тем, что Маша успевает соскочить с мопеда и скрыться в своем доме.

Ермаков с Прохоревичем, подкатив к своему корпусу, в присутствии караульных становятся неуязвимыми…

ДОМ АРТАМОНОВЫХ. ВЕЧЕР.

Маша, умывшись, выходит из ванной.

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (из своего кабинета). Там, в столовой, для тебя какой-то пакет. Незнакомый тип принес.

Маша подходит к столу, берет большой пергаментный пакет, заглядывает в него и высыпает содержимое на стол. И вдруг закатывается от смеха – весь стол засыпан конфетами «Белочка»…

ФЛЕШБЭК. ТАЕЖНЫЕ ПРОСТРАНСТВА ЗАБАЙКАЛЬЯ. НОЧЬ.

Хроникальные кадры времен Гражданской войны. Поезд мчится в сторону начинающего светлеть горизонта.

КУПЕ ВАГОНА. ПОЛНОЛУНИЕ. (Продолжение флешбэка).

Купе битком набито спящими мужчинами в шинелях. Белые отступают.

Валентин сидит, притулившись у окна. В руках у него раскрытый  томик стихов «К.Р.», между страниц которого лежит обрезанная фотография. Заглядывая в текст стихотворения, он пишет на обороте фотографии какие-то цифры…

СПАЛЬНЯ КАДЕТСКОГО КОРПУСА. НОЧЬ ЗА ОКНОМ.

…Теперь этот обрезанный кусок фотографии с шифром – в руках Ермакова.

Все ребята вместе с капитаном Ибрагимовым стоят рядом с ним, обступив стол.

Посередине его на развязанной, пожелтевшей от времени, скатерти лежит раскрытый том «Звериады». Рядом два кадетских погона.

ЕРМАКОВ (потрясенно). Так этот шифр не про знамя, а про эту книгу?

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Вот за эти погоны их тогда и расстреливали. (Бережно касается их рукой, потом так же осторожно дотрагивается до книги.) Это тоже бесценная находка. «Звериада»!  Здесь история всего нашего кадетского корпуса… (Он перелистывает страницы с карикатурами, фотографиями, стишками…) Подпольное творчество кадет… карикатуры на учителей… Эту книгу на тайных ночных ритуалах передавали от выпуска к выпуску. Учителя, конечно, всё знали, но делали вид, что не в курсе.

ЕРМАКОВ (увидев на новой странице прямоугольное желтое пятно, обведенное рамкой). Подождите! (Кладет снимок – изображением вверх – на место, обведенное рамкой.  Края в точности совпадают с рамкой.) Здесь должна быть вторая половина!

ПРОХОРЕВИЧ. Ясно как день! И на этой второй половине могло быть указано место, где спрятано знамя…

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Да-да! У нас в школе была такая игра «Зарница». Чтобы найти какой-нибудь предмет, надо было поэтапно искать все указатели.

КОЛОСОВ. Где же тогда вторая половина?

СКИРДА. Я что-то не втыкаю. Чего мы так паримся? (Смотрит на снимок.) Давайте скинемся и закажем новое знамя – по этому образцу. Вот у меня накрылось мое… (Показывает свой изодранный фанатский флаг.) Так я новый куплю! Какие проблемы?

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (укоризненно смотрит на Скирду). Эх, вы! Так ничего и не поняли! Не заслуживаете вы пока это знамя. Другое дело – эти ребята. (Он поднял со стола «Звериаду».) Шла Гражданская, а они учились на офицеров, зная, что офицеров расстреливают по всей стране… 

ПРОХОРЕВИЧ (подхватывает). …богатыри, не мы, да, Скирда?

ФЛЕШБЭК. ОСТРОВ РУССКИЙ. ОСЕНЬ. СОПКИ. ТУСКЛЫЙ ДЕНЬ.

Валентин сидит на каменном выступе и, держа на коленях томик стихов «К.Р.», пишет карандашом письмо: «Дорогая Оленька! В который раз берусь писать тебе письмо. Слава Богу, я благополучно добрался до своих…» Он переводит глаза на фотографию, лежащую рядом на пожухлой траве. Это  точная копия той, что была в альбоме Валентины Николаевны и в увеличенном виде висела у нее на стене, — гимназистка в белой накрахмаленной  пелеринке с большими удивленными глазами: Ольга… Он долго смотрит на фотографию.

ГОЛОС ВАЛЕНТИНА. «Нас здесь, на острове Русский, из разных кадетских училищ со всей Сибири собралось почти полтысячи ребят. Найди этот остров на карте – он на самом краю России. Мы продолжаем учиться, хотя приходится трудно. Едим почти одну селедку и спим на голых матрасах. Но настроение отличное – после парада во Владивостоке. Здорово прошлись, даже малыши не подкачали. Сейчас сижу на самой макушке острова… 

 Валентин, словно убеждаясь, что они действительно живут на острове, медленно оглядывается вокруг, где в сумрачном мареве виднеются одни лишь водные дали…

ГОЛОС ВАЛЕНТИНА (продолжает). Внизу два огромных корпуса, где мы учимся… Изучаем природу края, собираем гербарии, но прежде – военная подготовка. Мы победим! И тогда нам очень будет нужно то, что я тебе показал в нашу последнюю встречу. Но вдруг со мной что-то случится?! Поэтому посылаю тебе эту половину фотографии с шифром – ты его знаешь… Он поможет тебе найти нашу тайну…»

Вдруг со стороны учебных корпусов раздается сигнал боевой тревоги… Валентин замирает, видит маленькие фигурки бегущих на построение кадет… Прячет фотографию девушки в томик стихов, потом смотрит на свое письмо, вдруг резко рвет его на мелкие куски и, на ходу разбрасывая их, быстро сбегает вниз к своим товарищам…

ТРЕНИРОВОЧНАЯ ПЛОЩАДКА ПОДРОСТКОВОГО МОТОКЛУБА. ДЕНЬ.

   

До занятий еще с полчаса, но юный народ уже потихонечку собирается. Кто-то на своих мопедах, кто-то пёхом – в расчете на клубные байки. Достают из рюкзаков экипировку, облачаются. Картинка при ясном солнце – пестрая, красочная, веселый разговор, смех…

Леля сидит на скамейке (сразу видно: здесь она гостья) и не отводит взгляда от ворот – ждет Мамонта. Вот он вкатывается на своем «Харлее», уверенный в себе, вальяжный. Леля встает и, на ходу доставая из рюкзака знакомую нам жестяную коробку из-под монпансье, направляется ему навстречу. Но тот ее не видит. Заметив Машу, только что подкатившую к забору на роликовых коньках, он соскакивает с мотоцикла и идет к ней.

Маша резко поворачивается к нему спиной.

Мамонт подходит к ней и сзади закрывает ей – поверх шлема – глаза ладонями.

МАША (пародируя его и от этого невольно давясь от смеха). Вовик? Вася? Чупа?

Леля засовывает жестянку обратно в рюкзак и быстрым шагом идет к воротам.

МАМОНТ (опускает руки, некоторое время, словно изучая, смотрит, как Маша невозмутимо возится со своим рюкзаком,  достает из него спортивные сапоги). Мари, ответь мне на один вопрос. У тебя совесть есть? (Маша сдавленно смеется.) А мне не до смеха! Ты, конечно, классно провела операцию, но это знамя по праву принадлежит мне, оно ведь в моем доме находилось.

МАША. Ну и что, что в твоем! Оно принадлежит кадетам… (Стаскивает с себя ботинки с роликами, надевает сапоги.) Мы чуть не разбились из-за тебя…

МАМОНТ (изумленно). Из-за меня? Мари, о чем ты? Я боролся с преступностью!

МАША. Слушай, Мамонт, мы же одна мафия, с детского сада! У нас с тобой одна коррупционная схема! (Достает из кармашка рюкзака несколько «Белочек».) Держи откат! (Протягивает ему конфеты. )

Мамонт с выражением смотрит на нее и словно не верит своим глазам

МАША. Бери, бери, не стесняйся. Никому не скажу. Чтоб я сдохла!

МАМОНТ (берет конфеты). Ну, ты и наглая, Мари!

Они идут к рядку клубных байков, рядом с которыми стоит и его «Харлей».

МАМОНТ (прожевывая конфету). Нет, я, конечно, догадывался… но не настолько же!..

МАША (лицо ее становится печальным). Не было там никакого знамени! Просто рукописный журнал, материальной ценности не представляющий…

МАМОНТ. Ты не сочиняешь? Правда? А где же тогда знамя? И вообще, откуда ты узнала про тайник в нашем доме?

МАША (тяжело вздохнув). Была наводка, но если бы не твой отец… Он так внимательно рассматривал эти изразцы…

МАМОНТ. Ну, папаня! Ну, кладоискатель! (Маша тоскливо отворачивается. Он смотрит на нее не без сочувствия.) Значит, полный облом? (Она кивает головой.) Мне это не нравится… Или нравится?.. Ты что? (Он видит на глазах ее слезы. Пораженный ее состоянием.) Тебе так нужно это знамя? Зачем?

МАША (сквозь слезы). Представляешь, какой-то мальчик бежал с ним, его убили, другой подхватил это знамя, оно в крови… он его сохранил, спрятал… в нем память…

МАМОНТ. Только не надо слёз! У меня и так мать плачет каждый день… (Маша продолжает тихо плакать.) Блин! Ну, хочешь, я подарю тебе это знамя… если, конечно, найду!

МАША (вытирая слезы). Не смеши народ! (Садится на выбранный байк.)

МАМОНТ. Только, чур, ты за это меня поцелуешь! (Вскакивает на свой.) Идет?

Дальше они продолжают диалог, медленно кружась возле друг друга.

МАША. Ну, если найдешь…

МАМОНТ. Кстати, не забыла: у нас бал с тобой на носу! Эта твоя охрана – вполне реальные пацаны. Тащи их с собой. Нужна хорошая массовка. Чтоб кто-нибудь задавал тон. А я знаю, у них в кадетском и танцам учат, и всяким манерам…

МАША. Ты это серьезно? Какой-нибудь сюрприз не устроишь?

МАМОНТ. Может, и устрою. Но не для них, а для тебя. Тебе понравится.

МАША. Вряд ли они согласятся.

МАМОНТ. А ты их всем классом пригласи, или как там у них называется, взводом что ли? Вот пригласительные. (Протягивает билеты.) Бери, пока бесплатные!

МАША. Ладно, давай… (Берет билеты и, рванув с места, едет к учебной трассе.) Значит, все в маскарадных? (Теперь ей приходится уже кричать.)

МАМОНТ (тоже кричит, устремляясь за ней). Кто хочет! А кто не хочет, пусть приходят в парадных формах… и белых перчатках. Тоже будет круто!

Лёлик уже издали смотрит, как они мчатся рядом и что-то весело орут друг другу…

КОМПЬЮТЕРНЫЙ КЛАСС. ВЕЧЕР.

Ермаков с Прохоревичем сидят перед компьютером. Прохоревич открывает почту.

ПРОХОРЕВИЧ (вскрикивает). Письмо! Ответ из Сан-Франциско! (Переводит письмо с английского). «Дорогие друзья! Весь наш старый дом собрался обсудить ваше письмо. И кое-что мы вспомнили. Действительно, в нашем доме жил русский князь, старик, по имени Валентин Урусов»…

ЕРМАКОВ (возбужденно). О, это уже кое-что – фамилия!

ПРОХОРЕВИЧ. И титул! (продолжает переводить). «Он умер лет сорок назад, точно никто вспомнить не может. У него была дочь – Вера. Вот с ней мы немного дружили.  Она вышла замуж за какого-то русского эмигранта и уехала с ним в Россию…

ЕРМАКОВ (снова возбужденно). Так эта женщина, «похожая на иностранку», которая передала письмо с фотографией, с шифром – от Валентина – это наверняка его дочь, Вера!

 ПРОХОРЕВИЧ (невозмутимо). Ясно как день. (Продолжает переводить.) «До нас дошел слух, что они там неплохо устроились, у нее родился сын… Но за достоверность этих слухов мы не ручаемся. Больше ничего мы вам сообщить не может. Желаем вам удачи в ваших поисках. Ваши американские друзья…»

ЕРМАКОВ (после паузы). Ну, хорошо, хоть фамилию узнали.

ПРОХОРЕВИЧ (его посетил новый инсайт). Итак, Вера с мужем и сыном живут где-то в России, и наверняка они что-то знают о знамени. Она вполне могла оставить  свою фамилию, надо искать Веру Урусову. Веру Валентиновну Урусову! (Набирает на компьютере.)

Поисковая система выдает ему массу вариантов. Он пытается разобраться в них.

ЕРМАКОВ.  Нет, скорей всего она взяла фамилию мужа. (У него звонит мобильный. Он вытаскивает его из кармана и видит улыбающееся лицо Маши в его фуражке.) Привет, Маш!.. (Меняется в лице.) Какой бал-маскарад?! Совсем с ума сошла? Идти к этому монстру?!.. Что? Ради тебя? Хочешь, чтобы весь наш взвод приперся ради тебя? Да ни за что! (Отключает телефон.)

ПРОХОРЕВИЧ (подводит итог своим розыскам). Да, безнадега!

ЕРМАКОВ (себе). Вот дура! Набитая… Бал-маскарад ей подавай!

ОСОБНЯК МАМОНТА. ИНТЕРЬЕР БУДУЩЕГО КЛУБА.

Мамонт ходит по анфиладе уже почти готовых к балу комнат и простукивает все стены в поисках еще одного тайника.

Входит в комнату, где устроен зимний сад. В ней хрупкая моложавая женщина в джинсах обрезает у цветов сухие листочки. По лицу ее текут слезы. Это мать Мамонта. Увидев сына, она испуганно отворачивается к окну, быстро утирая слезы платком.

МАТЬ МАМОНТА (стоя к нему спиной). Видишь, как красиво! (Улыбаясь, поворачивается к сыну.) Тебе нравится, сынок?

МАМОНТ. Нормально. (Его лицо мрачнеет.) Я тайник ищу.

Скорее для вида стучит по стене в двух-трех местах и поспешно выходит.

Продолжая свои поиски уже без прежнего энтузиазма, он из коридора переходит ближе к своему кабинету. Дверь кабинета приоткрыта. Там, изучая какие-то бумаги, сидит его отец. Он издали с удивлением наблюдает за манипуляциями сына.

ОТЕЦ МАМОНТА (появляясь в коридоре). Игорь, ты случайно не тронулся?

МАМОНТ. Не тронулся!.. (Требовательно.) Почему мама все время плачет?

ОТЕЦ МАМОНТА. Опять? (Направляется в сторону зимнего сада. На ходу, раздраженно.) Женщины даже в раю найдут повод для слез!

Мамонт, теперь уже с каким-то остервенением, продолжает простукивать стены.

КВАРТИРА ЕРМАКОВА. ДЕНЬ.

Нина Васильевна примеряет сыну костюм средневекового  рыцаря… Она поворачивает сына то вправо, то влево, что-то  подшивая и поправляя. Он стоит с мрачным видом, уставившись в пол.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, что нос повесил?.. После маскарада с друзьями ко мне! Надеюсь, не забыл про мой день рождения?

На лице Ермакова на секунду появляется выражение ужаса – забыл!

ЕРМАКОВ. Да ничего я не забыл! (Покорно следует за движениями ее рук.) Не пойму, почему для меня стало так важно найти это знамя? Ну, лежит оно где-то, и пусть лежит…

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Мне кажется – это любовь. Любовь к этим ребятам, они же твои ровесники, сражались в твоем городе…

НИНА ВАСИЛЬЕВНА (продолжает). Я вот прочитала недавно одну статью, там писали, что эти дети – кадеты – было самое прекрасное в Белом Движении. Они, мол, заслуживают красивый памятник: орлиное гнездо и в нем убитые орлята…

ЕРМАКОВ (поморщившись). И капли крови, чтоб капали, да?.. (После паузы.) Мам, а на чьей стороне в революцию были мои предки?

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ну, по моей линии один твой прадед был красным командиром, в Великую Отечественную он дошел до самого Берлина.   

         НИНА ВАСИЛЬЕВНА (продолжает). Он из большой крестьянской семьи… Мне моя бабушка, ну, его дочь, рассказывала, что 9 мая, когда наше красное знамя уже было над рейхстагом, весь наш город всю ночь праздновал Победу. На улицу вынесли столы, еду, у кого что было, все обнимались, целовались, пели, танцевали… А наутро им принесли похоронку. Оказывается, твой прадед погиб во время штурма Берлина. Его жена и дочка веселились, а он был уже мертвый… А вот по линии отца оба твои прадеда были белыми, и после революции им пришлось бежать за границу. (Надевает ему на голову шлем.)

ЕРМАКОВ. Получается, что в Гражданскую войну мои предки сражались друг против друга?

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Да вы и сейчас сражаетесь друг против друга. (Она достает из комода рваную, со следами крови, рубашку сына.) Вот специально оставила – что это такое? Это не гражданская война?

ЕРМАКОВ (меняя тему). Ты лучше скажи, как звали этих моих прадедов?

НИНА ВАСИЛЬЕВНА (еще продолжая сердиться).  Сразу заинтересовался! (Отбрасывает рубашку на стул. С трудом вспоминает.) Савелий Петрович Рябов и Валентин Иванович Урусов…

ЕРМАКОВ (вскрикивает.) Как, как ты сказала? Валентин Урусов – мой прадед?!.. А как звали дочь этого Урусова? Вера?

НИНА ВАСИЛЬЕВНА (ошарашенная его напором).  Ну да, Вера! Твоя бабушка. Ты чего это так разволновался?

ЕРМАКОВ. Что с ней случилось? С этой Верой и ее мужем…  

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Ну что? Я же тебе рассказывала. Это твои бабушка и дедушка.  Когда мы с твоим папой встретились, их в живых уже не было, погибли в горах, под снежной лавиной, они были заядлыми альпинистами. Я тебе их фотографии показывала – забыл?… Папа в наш город приехал, потому что здесь его корни – предков его… (С тревогой смотрит на сына.) Вань, что с тобой?

ЕРМАКОВ. Сейчас расскажу, где фотографии?

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Там еще какая-то рукопись твоего прадеда есть, всё никак не могу собраться прочесть…

ЕРМАКОВ (потрясенно). Рукопись?!..

КВАРТИРА ЕРМАКОВА. ДАЛЕКО ЗА ПОЛНОЧЬ.

Нина Васильевна, видимо, под впечатлением всего, что открылось в ее воспоминаниях и в рассказе сына, всё никак не может уснуть. Свет от фонарей с улицы тревожно освещает ее лицо, ее широко открытые глаза…

Ермаков в своей комнате продолжает фотографирование страницы за страницей рукописи прадеда… Аппарат закреплен в штативе, так что ему остается лишь переворачивать страницы тетради и нажимать кнопку затвора. Рядом на столе в беспорядке лежат старые снимки, которые он, видимо, уже скопировал.

       На одном из них многочисленное семейство в одеждах начала ХХ века, расположившееся на диване и в креслах в знакомой нам по флешбэкам гостиной. Но взгляд Ермакова то и дело притягивается к другому снимку, который он положил поверх остальных – на нем изображен юноша в кадетской форме , это Валентин Урусов…

Но вот сфотографирована последняя страница рукописи. Ермаков устало опускается на стул, некоторое время неподвижно сидит перед этой россыпью чужих жизней, неожиданно ставших частью его собственной, не понимая, что он должен теперь со всем этим делать, и в который раз снова начинает перебирать фотографии, вглядываясь в незнакомые лица своих дальних родственников.

Вот знакомая фотография: это Ольга. Ермаков читает надпись на ее оборотной стороне…

ГОЛОС ДЕВУШКИ. «Милому славному Вале дарю для памяти святой.  Пусть эта карточка будет залогом чистой, вечной дружбы.  Твой друг до… ну, до тех пор, пока буду жить. Ольга . 1917 год».

Ермаков долго вглядывается в милое девичье лицо…

Наконец, он, словно решившись, откладывает фотографию в сторону и открывает тетрадь прадеда и, словно только сейчас находит в себе силы начать чтение …

ГОЛОС ВАЛЕНТИНА. «… Прошло больше пятидесяти лет с тех дней, которые я ежегодно вспоминаю в течение всего моего пребывания за границей, и мысли эти, я уверен, не покинут меня никогда. Это были дни перед нашим отъездом из родных краев куда-то в неизвестность…»

ФЛЕШБЭК. БЕРЕГ МОРЯ. НОЧЬ.

Мальчишки в шинелях греются около костра. Несколько голосов напевают «Фуражечку». Валентин, не отрываясь, смотрит в черную шумящую морскую даль…

ГОЛОС ВАЛЕНТИНА (продолжает). «Кроме самого важного, эвакуации нашего корпуса, немало огорчало нас и то, что наш кадетский праздник впервые за все существование корпуса, пришлось встречать на берегу бухты Новик, на Русском острове, под открытым осенним пасмурным небом. Ни парада с церемониальным маршем, ни праздничного обеда, и, конечно, никакого бала. Всех мучил вопрос, что ждет нас впереди…»

УЛИЦА ПЕРЕД ОСОБНЯКОМ МАМОНТА. ДЕНЬ.

Перед особняком собираются ребята, одетые в маскарадные костюмы. Греет мягкое осеннее солнце, звенят веселые голоса, смех, радостные возгласы. Все рассматривают друг у друга костюмы. Прохожие взрослые тоже с любопытством оглядываются, останавливаются, спрашивают, по какому случаю все здесь собираются…

КАБИНЕТ МАМОНТА. ДЕНЬ.

Леля в костюме персидской царицы стоит у окна, в котором видна улица, где собираются приглашенные на бал. Она бережно достает из нарядной коробки сверкающую «бриллиантами» корону. Восхищенным взглядом рассматривает ее.

За ней видны Мамонт и его отец, на них вечерние костюмы с бабочками. Они что-то обсуждают около письменного стола, на котором лежит знакомая нам коробка от монпансье. Она открыта. До Лёли доносятся их приглушенные голоса.

ОТЕЦ МАМОНТА (рассматривая извлеченную из коробки фотографию). Ну, и что ты хочешь от меня?

МАМОНТ. Пап, ну, напрягись! Наверное, где-то тут спрятано это знамя. Амбразура. Камень. Вода. Это место наверняка около кадетского корпуса.

ОТЕЦ МАМОНТА (переворачивает фотографию и рассматривает изображение корпуса). Ты что, собираешься всё тут перекопать? Вход на эту территорию запрещен. Ну, даже найдешь ты это знамя – и что? На аукционах жуткие проверки… (Бросает обрезок снимка на стол.)

МАМОНТ (бормочет). Да я не на аукцион хочу… (Снимает на мобильный обрезок фотографии с двух сторон).

ОТЕЦ МАМОНТА. Занимаешься дурью! (Берет в руки коробку из-под монпансье и изучает ее взглядом антиквара.)

Мамонт видит, как Лёля с короной в руках подходит к старинному зеркалу в тяжелой бронзовой раме. Леля в отражении зеркала замечает его взгляд и кокетливо ему улыбается.

МАМОНТ (Леле, не реагируя на ее улыбку). А почему ты мне сразу не отдала? (Показывает ей снимок.) Столько времени потеряли!

ЛЕЛЯ (невинно). Я ждала, когда ты вспомнишь обо мне. (Надевает корону на голову и, надеясь на его комплементы, с сияющей улыбкой смотрит на его отражение в зеркале.)

МАМОНТ (раздраженно). Положи на место, это не для тебя!.. Ну, прости!

ЛЕЛЯ (дрогнувшим голосом). А для кого? Для твоей Мари?

МАМОНТ (видит, что отец уходит). Пап, подожди! (Торопливо прячет снимок в коробку, бросает ее в ящик стола и выбегает.)

Лёля с оскорбленным видом возвращает корону на место. Из соседней комнаты до нее доносится реплика уходящего за отцом Мамонта.

ГОЛОС МАМОНТА. Пап, ну ты же у нас такой кладоискатель! Помнишь, тогда никто не мог понять с этими картинами, а ты догадался…

Голоса затихают…

Некоторое время Лёля стоит в тишине. Потом быстро подходит к столу, достает коробку, извлекает из нее фотографию, возвращает коробку в ящик и выходит…

УЛИЦА ПЕРЕД ОСОБНЯКОМ МАМОНТА. ДЕНЬ. (Продолжение сцены.)

Гостей бала становится все больше. Лёля выходит из дома и смешивается с публикой.

Колосов в костюме мушкетера болтает с девушкой в костюме домино, статный Рыбарев в костюме звездочета начинает заигрывать с Лёлей. Она ревниво косится на Машу, которая стоит в костюме Летучей мыши и тревожно вглядывается в глубину улицы. Вдруг лицо Маши озаряется радостной улыбкой – она видит подъезжающих на «Корнете» друзей – Ермакова и Прохоревича, они оба в рыцарском облачении… Друзья останавливаются рядом с ней. Стреноживают коня.

МАША. Рыцари? Вам идет! (Ермакову). Ты поэтому такой загадочный?

К ним подходят Колосов и Скирда.

ЕРМАКОВ (сгребая всех поближе к себе). Только не падайте! Мне самому смешно, Витьке даже не мог сказать! (После паузы.) Словом, так вышло, что этот Валентин Урусов… он мой прадед.  Есть документальное подтверждение. Мама обнаружила его в семейном архиве… Сегодня она всех нас ждет. И я вам его покажу.

Друзья смотрят на него во все глаза,  осмысливая сказанное.

ЕРМАКОВ (со вздохом). Ребята, я не прикалываюсь.

ПРОХОРЕВИЧ. Может, ты знаешь теперь и про знамя?

ЕРМАКОВ. Про знамя ничего.

Маша, наконец, приходит в себя.

МАША. То есть, ты по линии своего прадеда – князь! Да? Не удивляюсь. Как увидела тебя, сразу и подумала: этот парень еще тот…

ПРОХОРЕВИЧ (обращаясь к Маше, говорит так, словно они стоят одни). Я тоже всё думал, откуда в нем столько апломба?...

МАША (Прохоревичу). Вечно командует, распоряжается, читает нотации…

ПРОХОРЕВИЧ. …дает инструкции, вкручивает мозги…

СКИРДА (всем). Я не врубаюсь, вы шутите? Спектакль репетируете, что ли?

КОЛОСОВ. Скирда, ты куда приперся? На бал-маскарад! Соображай!

ТАНЦЕВАЛЬНЫЙ ЗАЛ В ОСОБНЯКЕ МАМОНТА.

     Звучит музыка. Веселые, раскрасневшиеся пары танцуют вальс.

Входит Мамонт, он в роли распорядителя бала. Хозяйским взглядом оглядывает гостей. Среди них и дети, и взрослые. Мелькает приемщик в костюме ковбоя, который кружит свою внучку, одетую в платье Золушки. Рыбарев танцует с Лёлей. Колосов со своей девушкой-домино. Много и других красивых девушек и молодых людей. Особенно выделяются кадеты-старшекурсники в парадных формах. Словом, блестящая публика. Но среди этого высшего света есть одна, которая всех милее. В черном бархатном наряде летучей мыши, легкая, как калибри, с распущенными золотыми локонами – его Мари. Но танцует она, увы, не с ним.

ЕРМАКОВ. Машка, ты мне все ноги… Прямо какой-то слонопотам!

МАША. Я вальс танцую первый раз, простите, князь!

ЕРМАКОВ. Хватит издеваться!

МАША. Нет, князь, смотрите, как всё сошлось – бал в вашем собственном доме…

К ней сквозь толпу танцующих пробирается мальчик в костюме кота в сапогах с почтовой сумкой через плечо и вручает ей белый конвертик.

МАША. Мерси!

Мальчик уходит. Маша распечатывает конверт и читает сообщение.

МАША. Простите, князь, но меня вызывают на свидание!

ЕРМАКОВ (возмущенно). На какое еще свидание?!

МАША. Имейте терпение, князь! (Убегает.)

ЗЕРКАЛЬНАЯ КОМНАТА В ОСОБНЯКЕ МАМОНТА.

У окна, отражаясь во всех зеркалах, стоит Леля. К ней подбегает Маша.

МАША. Что случилось?

ЛЕЛЯ (поднимая с лица вуаль). Дело есть. Серьезное. Здесь есть одна вещь… Я думаю, она заинтересует тебя и твою охрану. (Достает из кружевной сумочки знакомый нам обрезок фотографии.) В тайнике нашла, вы не заметили…

МАША (потрясенная). Не заметили в тайнике?! (У нее перехватывает дыхание – она видит  вторую половину фотографии, которая так была нужна им.) Дай!

ЛЕЛЯ (отдергивая снимок). Я-то дам, только мне что за это будет?

МАША (возмущенно). Слушай, Лелька! Я же знаю, что ты у нас крот – всё подслушала и Мамонту передала! А теперь двойным агентом хочешь стать, да?!

ЛЕЛЯ. Не хочешь – не надо! (Прячет снимок в сумочку.) Отдам Мамонту.

МАША. Ну, хорошо, что ты за это хочешь?

ЛЕЛЯ. Мамонт желает тебя сделать царицей бала и даже заказал для этого корону с бриллиантами… ну, не настоящими, конечно, но все равно… Так вот, я хочу, чтобы ты сейчас же исчезла из его жизни и больше не появлялась.

МАША (сделав страшные глаза). Так что – мне надо убиться?!

ЛЕЛЯ. Да нет, просто не бегать за ним.

МАША (возмущенно). Кто за кем бегает?! Очнись!

ЛЕЛЯ. Я все сказала.

МАША (после паузы, делая вид, что торгуется). А корона красивая, ты видела ее?

ЛЕЛЯ. Красивая – не то слово… Ну, так как?

МАША (стеная). О! Режешь по живому… Ладно, согласна. Давай.

ЛЕЛЯ. Но ты сейчас же выметаешься отсюда. (Протягивает снимок.)

МАША. Чтоб я сдохла, если не выметусь! (Сунув трофей в сумочку, убегает.)

ТАНЦЕВАЛЬНАЙ ЗАЛ. (Продолжение сцены).

Маша вбегает в зал и сразу натыкается на Ермакова, который ждет ее у двери. Рядом с ним стоит Прохоревич. Она решительным жестом берет обоих за руки.

МАША. У меня для вас агромадный сюрприз. Бежим отсюда, захватываем деда и едем на день рождения к твоей маме. И я такое там покажу, такое!.. Упадете!

КАБИНЕТ МАМОНТА.

Мамонт бережно достает из нарядной коробки сверкающую «бриллиантами» корону.

И вдруг из окна своего кабинета он видит то, что однажды ему уже приходилось видеть: его Мари подбегает к своей охране, уже сидящей на их «дохлой коняге» в рыцарских латах, забирается на сиденье между ними, и виденье исчезает…

КВАРТИРА ЕРМАКОВА. РАННИЙ ВЕЧЕР.

Выражение лица Нины Васильевны изображает потрясение.

На пороге перед ней стоят Ермаков, Прохоревич, Маша, все еще одетые в маскарадные костюмы, в которых они были на балу. Павел Павлович с букетом роз хорошо дополняет эту живописную картину.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА (принимая цветы). Такой чудный сюрприз – и вы, и розы!

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Вы не поверите, как всё промыслительно!

ЕРМАКОВ. Мам, а это от меня. (Достает из-за спины новенький альбом в кожаном переплете.) У тебя найдется, чем его заполнить!

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Господи, как я об этом мечтала! У меня же все фотографии в пакетах! Спасибо, сын! (Целует его, тот явно смущен.) Прошу всех к столу.

Теперь пришла очередь испытать потрясение гостям.

Накрытый стол представлял собой шедевр искусства натюрморта: свечи, фрукты, цветы, хрусталь, — недаром мама Ермакова была художницей. Восторженно оценив художественное произведения хозяйки, гости рассаживаются.

ЕРМАКОВ. Мам, покажи им нашего предка, а то Витька до сих пор не верит.

Нина Васильевна извлекает из шкафа фотографии в пакетах, достает снимки Валентина Урусова, которые один за другим идут по кругу…

ПРОХОРЕВИЧ (разглядывая фотографии Валентина и Ольги). Обалдеть можно!

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Мир полон тайн. Нам открывается лишь самая малость.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Дорогие гости, угощайтесь…

ЕРМАКОВ. Подожди, мам, не все еще сюрпризы закончились. (Смотрит на Машу.)

МАША (притворно). Ой, забыла! (Извлекает из кармана обрезок снимка и кладет его на стол перед Ермаковым.) Выменяла на корону у Лёлика! Она в тайнике нашла – ты в спешке не заметил.  (Наслаждается произведенным эффектом.)

Все наклоняются над снимком.

Придя в себя, Ермаков вынимает из своего нагрудного кармана первую его часть и молча кладет ее рядом – полное совпадение границ разреза.…

ПРОХОРЕВИЧ (переворачивает обе половины снимка, пробегает глазами текст). Всё ясно как день! (Читает вслух.) «Амбразура. Под лежачий камень вода не течет. Свидетель тайны да разумеет». (Глубокомысленно замолкает.)

ЕРМАКОВ (сурово). Ну и что тебе ясно?

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ. Погодите… (Пододвигает к себе сложенный снимок.) «Амбразура», значит – дзот… оборонительные укрепления… военный полигон…

ЕРМАКОВ (уже почти требовательно). Мам! Ну, где у них полигон был? Вспомни хоть что-нибудь! Папа ведь, наверное, рассказывал…

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вот будешь гулять с девушкой – станете говорить о жизни бабушек-дедушек, что ли? И потом, что он мог знать – дед умер до его рождения…

ЕРМАКОВ. Мам, ну пусть не про знамя, но про кадетский корпус он говорил?

НИНА ВАСИЛЬЕВНА (отходя к окну, сердито). Вот допрос устроили! Прямо гестапо какое-то! (Смотрит в окно. Вдруг вскрикивает.) Идите сюда!

Все подбегают к ней и тоже смотрят в окно…

ВИД ИЗ ОКНА. РАННИЙ ВЕЧЕР.

Во дворе песочница. Видимо, недавно в нее сгрузили целую машину песка, потому что  орава детей копошится в нем, с азартом роя песочные дворцы и туннели… Рядом, на скамеечках, сидят родители, о чем-то оживленно беседуя.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА. Вспомнила: мы с мужем вот так же сидели на скамейке, Ваня, маленький,  так же рылся… (Поворачивается к сыну.) Папа стал помогать тебе строить пещеры и вдруг сказал… Да! Что дед его, то есть ваш Валентин, спасся от расстрела в каком-то подземном ходе… Ну, да… Училище обстреливали – и он ушел через подземный ход!

КВАРТИРА ЕРМАКОВА. РАННИЙ ВЕЧЕР. (Продолжение сцены.)

Прохоревич и Ермаков, переглянувшись, бегут к столу, где лежат сдвинутые половинки фотографии.

ЕРМАКОВ. Это же схема подземного хода… Вот отсюда он и идет!

МАША. Там должна быть амбразура! И камень! И под камнем!..

ПРОХОРЕВИЧ и ЕРМАКОВ (хором, тихо). Ура! Ура! Ура!

Все обнимаются и начинают вести вокруг Нины Васильевны радостный хоровод.

НИНА ВАСИЛЬЕВНА (в отчаянии). Вы кушать будете или нет?

ЕРМАКОВ. Сначала, мам, план операции по проникновению в подземный ход!

МАША. Только, чур, я с вами! Я заслужила! Я от короны отказалась!..

САЛОН «ШКОДЫ». ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР.

ПАВЕЛ ПАВЛОВИЧ (он за рулем). Кто ж тебя, голубушка, на военную территорию пустит, и не мечтай!

Сидя на заднем сидении, Маша заглядывает в большой целлофановый пакет.

В нем оказывается кадетская форма и записка поверх нее с надписью крупными буквами: «Я из нее вырос, а тебе, наверное, как раз».

МАША (загадочно). Я и не мечтаю, деда…

УЛИЦА ОКОЛО ОСОБНЯКА МАМОНТА. ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР.

Знакомая «шкода» проезжает мимо празднично освященного особняка Мамонта.

Маша невольно оглядывается на светящиеся окна на втором этаже. Дает знак деду, чтобы тот притормозил… Они оба смотрят на окна…

А там под рукоплескания гостей Мамонт надевает корону на голову Лёли. Вот она поворачивается к залу, кланяется, что-то говорит, вызвав шквал новых рукоплесканий, и к ней на сцену поднимается маленькая девочка, внучка приемщика. Лёля снимает корону со своей головы и надевает ее на головку девочки…

ЗАЛ В ОСОБНЯКЕ МАМОНТА. ЯРКИЙ СВЕТ.

Гремит музыка, все танцуют. Мамонт танцует со своей мамой, одетой в роскошный костюм, но по-прежнему печальной. Отец Мамонта приглашает Лёлю. Прямо во время танца он передает сыну сложенный квадратом листочек.

Развернув его, Мамонт видит старую карту с какой-то схемой… Поняв, что это за схема, он издали благодарно показывает отцу большой палец.

КЛАССНАЯ КОМНАТА КАДЕТСКОГО УЧИЛИЩА. ДЕНЬ.

Затененные шторами окна кое-где пропускают яркие лучики солнца, освещая вольно расположившихся в классе кадет. Они группами, сбившимися ближе к доске, сидят прямо на ученических столах и подоконниках. Перед  ними на учительском столе сидит Ермаков и читает с раскрытого на коленях планшета воспоминания своего прадеда. За его спиной на полотне экрана, спущенного вместо классной доски, еще остался от его рассказа о своем родовом открытии последний кадр, снятый им у себя дома – старый фотографический снимок кадета Валентина Урусова.

ЕРМАКОВ. «…Наконец мы погрузились на корабль под названием «Защитник». Корабль был перегружен, поэтому всю канцелярию и учебники бросили на берегу. С нами остались ранец, винтовка и полные подсумки патронов…»

ФЛЕШБЭК. МОРЕ. КОРАБЛЬ. ДЕНЬ.

Возникают кадры, снятые под хронику двадцатых годов прошлого века.

ГОЛОС ВАЛЕНТИНА (продолжает).  Корабль, наконец, поплыл, и мы, уставшие от ожидания, пришли в хорошее настроение, запели «Звериаду»… И вдруг, совершенно неожиданно вахтенный офицер объявил в рупор с капитанского мостика: «Прошу внимания, господа! Сейчас мы покидаем границу России и Русские воды…» Он повторил еще раз те же самые слова и покинул капитанский мостик. Вдали, с правого борта, в тумане, неясно скрывались очертания гор. Это и была она – Россия. Неужели, правда, что мы видим ее в последний раз? Сидевший невдалеке казачий офицер с подвязанной раненой правой рукой, снял левой рубашку и трижды этой левой рукой перекрестился… Некоторые – почему-то стыдливо – утирали слезы. Тогда мы были совсем юны — от 14 до 17 лет — и поэтому многое понимали по-своему, почти по-детски…

…В черном окне отражается фигура старика, пишущего что-то в свою тетрадь.

ГОЛОС ВАЛЕНТИНА (продолжает).  И вот сейчас, сидя сгорбившись у письменного стола, семидесятилетним стариком, я искренне признаюсь, что у меня и у моих одноклассников тогда и в мыслях не было, что покидаем мы не только русские воды, но и нашу горячо любимую Родину, и покидаем ее навсегда…»

Во дворе дома в вольере спит заморская птица павлин.

Проснулась, сверкает глазами, в которых отражается чужая луна…

КЛАССНАЯ КОМНАТА КАДЕТСКОГО УЧИЛИЩА. ДЕНЬ. 

В комнату входит капитан Ибрагимов. Кадеты встают.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (медленно оглядывает замершее в ожидании отделение). Полный свет, господа кадеты! (Дежурный включает автомат зашторивания. Из окон брызжет солнце.) Можете – тихо, шепотом – кричать «ура»: на старом плане училища действительно обозначен подземный ход, и генерал нам разрешил его вскрыть! 

ОТДЕЛЕНИЕ (хором, тихо).  Ура! Ура! Ура!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Всем облачиться в строительную робу! Время исполнения – 5 минут.

Мгновенно возникает строй в два ряда, и отделение, стараясь не греметь, бегом устремляется по коридору в каптерку.

БЕРЕГ РЕКИ У ОГРАДЫ КАДЕТСКОГО КОРПУСА. ДЕНЬ.

Мамонт со своей байкерской командой, глядя на карту, которую на балу передал ему отец, ищет на склоне заросшего кустарником оврага признаки начала подземного хода…

МАМОНТ. Кажется, здесь.                                    

ДРОЗД. Ну, что, копаем?… (Начинает копать.)

СЕРЫЙ (тоже начинает копать). А нас не застукают?

МАМОНТ. Мы же за забором, имеем право… (Тоже берет лопату.)

ЧУПА (Мамонту). Потом ведь за забор пойдем, так я понимаю?

МАМОНТ. Тогда мы уже под землей будем, кто увидит?

СЕРЫЙ. Классический грабеж с помощью подкопа!

МАМОНТ. В ответ на классическую кражу из моего особняка! Так что всё справедливо, пацаны!.. О! (Его лопата звякнула в земле обо что-то железное.)

ПОДВАЛЬНЫЕ ПОМЕЩЕНИЯ УЧИЛИЩА.

Идет дружная работа. Кадеты разбирают хлам. Ермаков, Прохоревич и их товарищи выносят его, освобождая проход к стене, где чернеет низкая тяжелая дверь.

Вот проход и готов. Теперь, чтобы открыть подземный ход, надо справиться с большим замком, который висит на двери. Капитан Ибрагимов подходит к замку, в его руках связка ключей с прикрепленными к ним бирками.

ШИШКИН (умоляюще). Петр Данилыч, можно я?

Капитан, чуть усмехнувшись, протягивает ему связку. Шишкин перебирает ключи в поисках подходящего, пытается вставить их один за другим в замочную скважину. Ни один не подходит…

Вперед выступает Скирда. В руках у него лом. Он вставляет лом в проем замка, но и этот «мощный аргумент» оказывается бессильным. На помощь приходят широкие кадетские массы. Среди них можно разглядеть маленького кадетика в низко надвинутом на лоб берете, он нам сильно кого-то напоминает… И вот уже гирлянда кадет висит на рычаге, который медленно под их тяжестью начинает выворачивать из двери замок вместе со скобами…  Двери открыты!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Всем оставаться на месте! Могут быть завалы. Со мной пойдут кадеты Скирда, Ермаков и Прохоревич!

Капитан раздает фонарики всем троим и, освещая перед собой дорогу, входит в подземный ход первым. Трое кадет следуют за ним. Замыкающим идет Прохоревич. Он оглядывается, видит за собой кадетика, сокрушенно качает головой, но, не желая с ним связываться, пропускает вперед и светит уже не себе под ноги, а ему…

ГОЛОС КАПИТАНА ИБРАГИМОВА. Поворот здесь.

ГОЛОС ЕРМАКОВА. А вот амбразура!

ГОЛОС СКИРДЫ. А вот и камень. Только под камнем как раз течет вода…

ЕРМАКОВ. Камень был здесь! Посмотрите, товарищ капитан – выемка точно по форме камня! Скирда, попробуй закрыть!

При свете нескольких фонариков видно, что камень, поднятый с земли Скирдой, становится точно на место выемки в стене рядом с амбразурой.

ЕРМАКОВ. А теперь обратно сними.

Скирда вынимает камень из стены и опускает его на землю. Ермаков запускает руку в выемку и шарит в ней рукой.

ЕРМАКОВ (взволнованно). Тут тайник, точно! Но в нем ничего нет!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (светит на землю вдаль). Тут, кажется, были пришельцы! Следы свежие! (Быстро идет по следу.)

ЕРМАКОВ. Не может быть! Что, нас опередили?! (Бросается за ним.)

Прохоревич мазнул лучом по лицу стоящего в отдалении от всех кадетика – на нем выражение ужаса.

МАША. Это  Лёлик!.. «Двойной агент»!.. Всех нас надула!

ПРОХОРЕВИЧ (отводя луч от кадетика). Ясно как день!

Друзья, спотыкаясь, идут за ушедшими по следам пришельцев…

БЕРЕГ РЕКИ У ОГРАДЫ КАДЕТСКОГО КОРПУСА. ДЕНЬ.

Видно, что проржавевшая решетка разбита, вокруг валяются комья земли, которой, видимо, был завален вход. Из темноты появляются капитан и один за другим его кадеты. Все жмурятся от солнечного света. Обнаруживают, что они оказались в овраге, уже за забором кадетского корпуса. Только Маша, боясь капитана, остается в тени.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (указывая на раскиданную землю). Они вошли здесь. Решетка была вся завалена землей. Значит, те, кто опередил нас, имел точный план подземного хода.

ПРОХОРЕВИЧ. Для отца Мамонта любой план добыть – не проблема…

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Вот тебе и «ура», господа кадеты! Не кажи «гоп», пока не перепрыгнешь!

СКИРДА (кричит, показывая пальцем в сторону пригорка). Вон они, смотрите!

Все разом поворачиваются в сторону, куда он указывал.

На пригорке, под солнышком, рядом со своими байками, что-то озабоченно обсуждают  с Мамонтом его пацаны.

ЕРМАКОВ. Надо перехватить их! Отбить знамя! (Бросается вперед.)

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (резким движением руки останавливает его). Я сам с ними разберусь. Приказ: всем оставаться на месте. (Идет к байкерам.)

Мамонт с пригорка видит приближающуюся фигуру капитана.

МАМОНТ. Кажется, нас засекли. По коням! 

Ватага байкеров срывается с места…

Кадеты невольно бросаются им вслед.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (останавливая ребят). Я должен срочно доложить генералу о проникновении на территорию корпуса посторонних лиц…

СКИРДА. Воров! Они же наше знамя украли!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Немедленно замаскируйте неохраняемый вход на нашу территорию и – на самоподготовку! (Быстро  идет вдоль забора в сторону вахты.)

Потрясенные ребята механически приступают к выполнению приказа капитана: накрывают выход  решеткой, бросают на нее ветки кустарников. К ним присоединяется Маша. Вдруг среди этих веток появляется ошарашенное лицо Шишкина. В руках у него знакомая связка ключей.

ШИШКИН. Вы что, совсем оборзели? А где капитан?

Рядом с Шишкиным появляются лица других кадет, выражения их лиц примерно такое же, как у него. Ребята открывают решетку. Из подземного хода один за другим вылезают кадеты всего отделения.

КОЛОСОВ. А мы думали, что вас завалило, ждали, ждали…

КАБИНЕТ ГЕНЕРАЛА ШУБИНА. ДЕНЬ.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Так жалко ребят… такое бессилие… Эти «мамонты»!.. Ведь ничего не докажешь!  Были – не были, украли – не украли!

ГЕНЕРАЛ (мрачно). Я поговорю с его отцом. (Снимает телефонную трубку и роется в визитках.) Он ведь у нас в депутаты метит. Вряд ли ему на руку эта история…

БЕРЕГ РЕКИ У ОГРАДЫ КАДЕТСКОГО КОРПУСА. (Продолжение сцены.)

Решетка подземного хода уже почти замаскирована. Ребята пристраивают к ней последние ветки. Все до крайности возбуждены.

МАША (неожиданно что-то вспомнив). А я знаю, куда они рванули! При мне отец Мамонту говорил, чтоб он как штык был… (Смотрит на часы.)   Сегодня же понедельник, точно в понедельник в 18 часов! На какой-то плавбазе, там еще какой-то буксир должен приплыть… (Ермаков не сводит с нее глаз.) Какая-то таможня…

ЕРМАКОВ (облегченно выдохнув). Всё ясно!

ПРОХОРЕВИЧ (на всякий случай). Всё ясно как день…

ЕРМАКОВ (повернув руку Маши, смотрит на ее часы).  Они, может, еще не отплыли! (Тоном командира.) Мы с Витькой на моем байке, а вы все дуйте к нашей лодочной станции. Там ждите – плавбазу и нас! Это единственный шанс спасти знамя, потом ничего не докажешь!

МАША (потрясенная, что ее забыли). А я?…

РОЩА, ЗАГОРОДНОЕ ШОССЕ. ДЕНЬ БЛИЖЕ К ВЕЧЕРУ.

«Дохлый коняга» мчится по лесной тропе. Ермаков впереди, Прохоревич сзади, Маша, как всегда, между ними. И, как всегда, перегруз. «Корнет» с трудом поднимается на холм, зато легко спускается по его склону и, наконец, выскакивает на шоссе…

БЕРЕГ РЕКИ НА ОКРАИНЕ ГОРОДА. СМЕРКАЕТСЯ.

Они подъезжают к реке как раз в то время, когда буксир уже приготовился к транспортировке плавбазы. Приемщик и капитан буксира крепят к ней трос.

Спрятавшись в зарослях, ребята выясняют обстановку. Мамонт и вся его кодла вместе с их байками уже на борту плавбазы. На катере только капитан и один матрос.

ПРОХОРЕВИЧ. Знаете, что говорят в американском кино в таких случаях?

ЕРМАКОВ И МАША (хором).  Что?

ПРОХОРЕВИЧ. I have the plan.

МАША (скептически).  У тебя есть план?

ЕРМАКОВ. Ясный как день?

ПРОХОРЕВИЧ. Как предрассветные сумерки… (Лицо его потихонечку просветляется.) Всходит!..

ЕРМАКОВ И МАША. Что всходит? (Следят за ним с невольной завороженностью.)

ПРОХОРЕВИЧ. Мысль! (Окончательно просветлев.) Взошла! (Видит недоверчивые лица друзей и заключает, уже сияя.) Как никак – homo sapiens!..

…И вот мы видим эту мысль Прохоревича, уже воплощенной в действие…

Стараясь оставаться незамеченными, Ермаков и Прохоревич по воде подбираются к буксирному катеру…

Тем временем в другой стороне, отвлекая от них внимание «честной компании», Маша, сидя за рулем  «корнета», устраивает «перфоманс» для зрителей, находящихся на борту плавбазы. Под треск мопеда она выкрикивает в их адрес какие-то гневные слова. Собравшись на корме, они, пересмеиваясь, начинают «фоткать» ее цирковые номера на свои мобилы. Мамонт, стоя за грудой металлолома,  какое-то время наблюдает за ней в своем обычном состоянии – «нравится это мне или не нравится?» Потом, что-то заподозрив, оглядывается по сторонам. Не обнаружив ничего подозрительного, направляется к приемщику, который здесь же под навесом возится с какими-то железками… Его внучка сидит тут же в уже знакомой нам короне принцессы и с видом принцессы любуется на природу.

В это время Прохоревич, взобравшись в воде на плечи Ермакова, вскарабкивается на катер…

Ермаков подплывает к плавбазе и, оставаясь незамеченным, по якорной цепи взбирается на нее и там прячется за грудой металлолома…

И вот Маша уже несется по берегу реки в сторону лодочной станции…

И буксир уже тащит плавбазу в ту же самую сторону…

Мысль Прохоревича развивается и торжествует…

РУБКА БУКСИРА. РЕКА. РАННИЙ ВЕЧЕР.

Капитан буксира, стоя за рулем, с видимым наслаждением пьет из стаканчика от термоса горячий кофе. Неожиданно раздается робкий стук в дверь, и на пороге рубки возникает мокрая с головы до ног фигура Прохоревича.

ПРОХОРЕВИЧ. Не пугайтесь, пожалуйста, но я обязан сообщить вам, что вас вовлекли в преступное деяние, которое пока еще можно предотвратить…

КАПИТАН (после паузы, преодолев оторопелость). Кофе хочешь? Горячий!..

БЕРЕГ РЕКИ. ТРЕНИРОВОЧНАЯ БАЗА КАДЕТСКОГО КОРПУСА. РАННИЙ ВЕЧЕР.

Маша на мопеде выскакивает к лодочной станции, где ее сразу же окружают поджидавшие ее кадеты. Она возбужденно пересказывает события и план операции…

МАША. Шишкин, ключи у тебя?

СКИРДА. Внимание! Всем действовать быстро. Колосов, тащи из пожарки кошки!

Шишкин, глядя на бирки, распределяет ключи. Кадеты бегут к лодкам, одну за другой открепляют их от стояков, разделяются по командам, Колосов раздает связки тросов с крюками-кошками на конце, и вот уже маленькая лодочная флотилия выстраивается поперек фарватера. Все невольно поглядывают в сторону приближающейся плавбазы…

РЕКА. ПЛАВБАЗА. РАННИЙ ВЕЧЕР.

Из своего укрытия Ермаков тоже видит, что ребята в лодках все ближе и ближе… Пригнувшись, он пробирается к байкам и там, прячась за ними, в поисках украденного знамени проверяет содержимое их багажников. Наконец, он добирается до места, с которого видно происходящее под навесом. Там собралась вся компания. Он видит Мамонта, о чем-то мирно беседующего с внучкой приемщика. В руках у него какой-то рваный целлофановый пакет, который он прижимает к груди. Ермаков, затаив дыхание, наблюдает за ним. Вот Мамонт, закончив разговор, идет к своему «Харлею» и, спрятав пакет в багажнике, возвращается под навес…

РУБКА БУКСИРА. РЕКА. РАННИЙ ВЕЧЕР.

Теперь пьет кофе Прохоревич – весь мокрый, дрожа. Капитан, глядя вперед по фарватеру и держа одной рукой руль, говорит по мобильному с полицией.

КАПИТАН. Да застопорил машину, но течение, товарищ полковник… Боюсь, дело серьезное, высылайте наряды. Впереди по курсу четыре лодки… с фанатами на борту, да! Похоже, перекрывают движение.

ПРОХОРЕВИЧ (лязгая зубами о металлический стаканчик). Мы не фанаты. Мы защитники Отечества…

КАПИТАН (не без иронии). Серьезно? (Накидывает на него свою капитанскую куртку.)

ПРОХОРЕВИЧ. Зачем вы полицию?! Мы и сами бы справились! Я же просил вас только остановиться…

КАПИТАН. Надеюсь, я у тебя не в заложниках?

Этот вопрос вызывает у Прохоревича новый приступ зубной дрожи…

РЕКА. ПЛАВБАЗА. РАННИЙ ВЕЧЕР.

Выждав момент, Ермаков подкрадывается к мотоциклу Мамонта и открывает багажник.

Достает пакет, заглядывает в него и с разочарованным видом вынимает из него огромный допотопный утюг – очередной раритетик Мамонта из тяжелого чугуна. Поднимает голову и видит перед собой его самого, собственной персоной, оторопевшего от изумления. Теперь в руках у Мамонта другой раритет – старые настенные часы с кукушкой, которые он, направляясь к багажнику, заводил на ходу. Какое-то мгновение наши антиподы стоят неподвижно и молча, пока, наконец, тишину не нарушает внезапно ожившая в часах металлическая птичка: ку-ку, ку-ку, ку-ку…

И в это мгновение из-за борта на палубу плавбазы выскакивает радостный Скирда. С разных сторон сыплются на нее наши славные защитники Отечества…

МАМОНТ (Ермакову, не без восхищения). Круто! (Спокойно укладывает часы в багажник.) С этой птичкой против утюга не попрешь! (В знак капитуляции поднимает перед ним обе руки. Поворачивает голову и видит за собой Машу, она вслед кадетам тоже забирается на борт. Увидев в руке у нее включенный фонарик, он смеется.) «Вдруг откуда-то летит маленький комарик, и в руке его горит маленький фонарик…» (Приветливо машет ей поднятыми руками.)

Вместо ответа Маша вопросительно смотрит мимо него на Ермакова: знамя нашлось? – тот отрицательно мотает головой. Маша с помощью фонарика начинает искать спрятанное знамя в груде металлолома.

МАМОНТ (опуская руки, Ермакову). Учти, на борту дети! (Кивает на приемщика, который сидит с внучкой под навесом.) Так что обойдемся без насилия, господа пираты… Карибского моря! (Он что-то видит за спиной Ермакова, и усмешка его гаснет.) Тем более к нам едут миротворцы… (Кричит своим.) Отбой!

С реки доносится громкая сирена. Все оглядываются.

К плавбазе мчится полицейский катер.

МАМОНТ (его посещает какая-то тревожная мысль, Ермакову). Учти, мы никуда не лазили, никаких знамен не искали. Это официально, для протокола. А тебе скажу по секрету: тайник оказался пустой – честное пионерское, вот те крест!

С полицейского катера на борт поднимается хмурый наряд спецназа, поднятый по тревоге, и с ним еще более хмурый папаша Мамонта…

РУБКА БУКСИРА. РЕКА. РАННИЙ ВЕЧЕР.

ПРОХОРЕВИЧ (с ужасом созерцая происходящее на плавбазе, сквозь слезы). Товарищ капитан, что вы наделали? Мы же так не договаривались…

ОТДЕЛЕНИЕ ПОЛИЦИИ. НОЧЬ

Две большие камеры с решетками – друг против друга, обе наполнены задержанными. По их виду заметно, что кое-какие аргументы с той и другой стороны были все-таки пущены в ход… В одной камере находятся «мамонтовцы», в другой кадеты. За их спинами прячется и наш знакомый «кадетик». Кто-то сидит на скамейке. Подавленный Прохоревич и мрачный Ермаков стоят рядом, прислонившись к решетке.

ЕРМАКОВ (тихо, другу). Взошла мысль, говоришь?

ПРОХОРЕВИЧ (оправдываясь). А ты что, хочешь, как в Голливуде: «Мы это сделали!» (В пародийном жесте поднимает вверх кулак.)

Мамонт стоит у полицейской стойки рядом с отцом. Он что-то тихо говорит. Кроме отца его слушают полицейский в чине полковника, начальник училища генерал Шубин и капитан Ибрагимов. Задают вопросы, он отвечает…  Наконец, его отпускают к своим.

Оставшиеся начинают вести между собой  какие-то  негромкие переговоры. Вид у всех крайне озабоченный и напряженный. Капитан Ибрагимов, чувствуя в этих переговорах себя лишним, подходит к своим воспитанникам, стоящим за решеткой.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (сурово). Вот к чему приводит нарушение приказа! Так что подвиги ваши совершенно напрасны! Они там нагло врут, что не знают никакого подземного хода, сваливают всё на ваши фанатские разборки, и как теперь доказать, что они там были? Знамя у них вы не нашли…

ЕРМАКОВ (в отчаянии). Они могли спрятать его по дороге, где угодно!

Больше всех словами капитана потрясена Маша… Во все глаза она смотрит на Мамонта, стоящего за решеткой, и – не может поверить в такое его коварство. Тот старается не смотреть в ее сторону.

По поведению полковника полиции мы понимаем, что отец Мамонта для него куда более значимое лицо, чем генерал с капитаном. По лицам переговорщиков видно, что они, наконец, приходят к какому-то консенсусу.

ОТЕЦ МАМОНТА (подходит к решетке, за которой команда его сына). Ну, здравствуй, племя младое, незнакомое! 

ГЕНЕРАЛ (обращаясь к кадетам, с горечью подхватывает его цитату). Не мы увидим твой могучий поздний возраст, когда перерастешь знакомцев наших…

ОТЕЦ МАМОНТА. И старую главу их заслонишь… (Обращаясь уже ко всем задержанным). Кто назовет автора этих строк? (Обводит задержанных долгим взглядом. Те молчат.)

ЕРМАКОВ (толкает друга локтем в бок). Ты же знаешь!

ПРОХОРЕВИЧ (бормочет). Ты – тоже…

ОТЕЦ МАМОНТА. Хорошо, тогда ответьте мне на вопрос: что вы не поделили? Футбольных кумиров? Сердце возлюбленной? Что? Может быть, власть?

В отделении полиции наступает тягостная тишина.

ОТЕЦ МАМОНТА. Или вам не известно, что половина матчей по всему миру – договорные? Что вся власть принадлежит тем, кто друг с другом договорился? А вы все вместо этого незаконно вторгаетесь на чужую территорию, посягаете на чужую собственность… И вот результат! (Обращаясь к офицерам.) Ну что, товарищи и господа, простим их на первый раз?

Поворачивается к дежурному полицейскому, как бы давая знак открыть решетки.

Тот бросается выполнять команду…  

ГЕНЕРАЛ (выходящим понуро кадетам).  Такого позора в моей жизни еще не было.

ДЕЖУРНЫЙ ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Тут не все, товарищ генерал! Там еще на лодках сколько было!..

УЛИЦА ОКОЛО ОТДЕЛЕНИЯ ПОЛИЦИИ. НОЧЬ.

В тревожном ожидании около своей «шкоды» стоит профессор Артамонов. Увидев деда, Маша бросается ему на грудь. Обнимает его и плачет. Тот прижимает ее к себе, что-то ласково говорит, стараясь утешить.

В ее сторону бросают одинаково сочувственный взгляд – сначала Мамонт – из компании тех, кто устраивается в огромном джипе его отца,  потом Ермаков – из группы кадет, выходящих из отделения.

СПАЛЬНЯ В КАДЕТСКОМ КОРПУСЕ. НОЧЬ.

Все ребята спят, кроме Ермакова. Свет от полной луны через окно падает прямо на его лицо. Он лежит в постели с широко раскрытыми глазами. Слезы из уголков глаз безмолвно скатываются на подушку. Боль поражения. Слезы одиночества. Тот самый момент, о котором говорил батюшка в храме.

ПЛАЦ КАДЕТСКОГО КОРПУСА. РАННЕЕ УТРО.

Общее построение кадет. Перед строем группа офицеров. Среди них начальник училища генерал Шубин и капитан Ибрагимов.

ГЕНЕРАЛ (сурово, к строю). Приказываю: всем, кто вчера покинул территорию корпуса без разрешения и принял участие в этой средневековой пиратской акции, выйти из строя!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ  (зычно – строю). Шаг вперед – шагом марш! 

Кадеты в едином порыве делают все шаг вперёд.

Видно, что капитан Ибрагимов очень переживает за своих ребят

ГЕНЕРАЛ (еще более сурово – к строю). Вы понимаете, что это сознательное укрывательство виновных? Приказываю выйти из строя только тем, кто лично был участником событий!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (еще более зычно). Два шага вперед – шагом марш!

И снова весь строй делает два шага  вперёд.

ГЕНЕРАЛ. Круговая порука, господа кадеты? Еще раз приказываю: всем, кто считает себя достойным наказания, выйти из строя!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ. Три шага вперед – шагом марш!

Весь строй снова выходит вперед – на этот раз тремя звонкими шагами.

ГЕНЕРАЛ. Ну что ж, тогда будете наказаны все.  Месяц без увольнительных!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (отдавая честь начальнику училища). Есть, товарищ генерал!

ГЕНЕРАЛ (тихо, Ибрагимову). Поздравляю, капитан! Это их и наша победа.

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (так же тихо, генералу). Так точно, товарищ генерал. Еще недавно им было все равно: кадетское знамя или фанатский флаг. А теперь они все, как один, вышли на защиту своего знамени!

ГЕНЕРАЛ (уже в полный голос).  Вольно! Разойтись на занятия!

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (ретранслирует команду своим зыком). Вольно! На занятия разойтись!

Через наплыв еще летняя зелень парка около кадетского корпуса меняется на «багрец и золото» пушкинской осенней поры…

ИНТЕРЬЕР ХРАМА. УТРО.

Идет служба. Священник принимает исповедь у последнего исповедника. Снимает с его головы епитрахиль и уже собирается идти в алтарь, как вдруг в поле его зрения попадает знакомый кадет. Это Ермаков. Он с мрачным видом стоит в нерешительности.

БАТЮШКА (властно). Ваня! (Жестом приглашает его подойти к аналою, где лежат Евангелие и крест. Ермаков, явно преодолевая себя, подходит к нему.) Ну в чем каешься?

ЕРМАКОВ (мрачно). Ни в чем! Я пришел поговорить.

БАТЮШКА. Обязательно поговорим. После исповеди. Значит, ты каешься в том, что ты ни в чем не хочешь каяться?

ЕРМАКОВ (с вызовом). Вот именно!

БАТЮШКА (невозмутимо). Уже что-то! (После паузы.) На кого-то обижен?

ЕРМАКОВ. На Бога! Так искали знамя, а в результате оно попало в чужие грязные руки! Как Он мог допустить…

БАТЮШКА. Какое знамя?

Ермаков с готовностью достает из нагрудного кармана два знакомых нам обрезка фотографии, соединяет их.

БАТЮШКА. Ладно, после причастия обо всем подробно расскажешь. А сейчас каешься, что на Бога в обиде?

ЕРМАКОВ (нехотя из себя выдавливает). Ну, каюсь!

БАТЮШКА. Знаешь пословицу: на обиженных воду возят?.. Обижаться – это ведь грех. «Гордыня» называется. (Накрывает его епитрахилью и читает разрешительную молитву…)

…После службы батюшка, усадив Ермакова на скамеечку в нише храма, и, сам сев рядом, слушает его рассказ о поисках знамени, соединяет сам два обрезка, удивленно кивает головой, что-то говорит, утешая молодого прихожанина… 

Из глубины храма на них смотрит всё так же внимательно, как и раньше, знакомый нам лик «Нерукотворного Спаса».

КОМНАТА ВАЛЕНТИНЫ НИКОЛАЕВНЫ. ДЕНЬ.

Валентина Николаевна со страдальческим выражением лица слушает Машу и Ермака. Они сидят все втроем за столом, накрытым для чаепития.

ЕРМАКОВ (горестно). Сегодня священник из нашего храма сказал мне, что пути Господни неисповедимы и что, может быть, смысл всего этого вовсе не в том, чтобы мы нашли знамя, а в том, что мы много нового узнали про историю своей страны.

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА (подхватывает). И про историю своего рода! Ведь то, что ты теперь знаешь о своем прадеде – это дорогого стоит.…

МАША (горячо). Нет, нет, всё ужасно! Ведь этот Мамонт клялся мне подарить знамя!  Я ему чуть не поверила. А он…  Коварный и вероломный тип!

ВАЛЕНТИНА НИКОЛАЕВНА. Ребятки, не отчаивайтесь! У меня есть один знакомый, мой бывший ученик, он искусствовед, следит за всеми этими аукционами… Я ему все расскажу, есть же фотография знамени, рано или поздно оно должно там всплыть… 

ЕРМАКОВ. И мы с Прохоревичем будем по интернету шарить…

МАША (окрыляясь). И мы с дедом тоже! Может, и правда – не всё потеряно!

ЕРМАКОВ. Да, чуть не забыл! (Достает из своего рюкзака горсть «Мишек».) Представляете, у нас все стали изучать свою родословную. Шишкин решил, что он потомок аж самого художника Шишкина. Он говорит «того самого, который фантик нарисовал на конфете «Мишки в сосновом лесу», и всех этими конфетами угощает! Это он вам просил передать. (Высыпает конфеты на стол.)

ИНТЕРЬЕР ХРАМА. ДЕНЬ.

После службы в уже опустевшем храме батюшка, как обычно, перед выходом на улицу, прикладываясь, прощается с главными храмовыми святынями. Приложившись к иконе «Нерукотворного Спаса», он задерживается, словно что-то мучительно припоминая…

ГОРОДСКОЙ ПАРК. ДЕНЬ.

Ермак провожает Машу домой.

ЕРМАКОВ (грустно). Завтра приедут кадеты, ну, эти, зарубежные. Генерал поехал в Москву их встречать… Не вышло… с сюрпризом!

МАША. А «Звериада»?.. Это же для них такой ценный документ: как жили их отцы! (По виду Ермакова понимает, что ее слова его не утешили.) Ну чего ты? Тебе же сказали – не отчаивайся! Знаешь, когда я сильно переживаю, деда мне говорит: «Возьми лист бумаги, раздели его  пополам, в одной половине записывай свои печали, в другой — свои радости. И убедись, что радостей всегда больше». Давай, попробуем сделать так, мысленно.

ЕРМАКОВ (вяло). Давай.

МАША. Тогда что получится в первой половине?.. Знамя украли – это ужасно. Мотоцикл у тебя плохой… Отца нет – безотцовщина… Бабье лето проходит – впереди занудная осень… И вообще – жизнь кончается и ничего тебе не светит…

ЕРМАКОВ. Ну, это ты слишком!

МАША. Ага, тогда переходим ко второй части. Впереди интересная, долгая, загадочная жизнь, ура! Я молодой, красивый и здоровый. У меня любимая мамочка, которая меня обожает. У меня замечательные друзья… (Маша торжественно загибает пальцы на руке.) Я открыл, что в моих жилах течет княжеская кровь… Стоит прекрасная погода… И самое главное – передо мной находится такое чудо, чудо из чудес… (Маша делает паузу.) Ты понимаешь, о чем я говорю?

ЕРМАКОВ (мотает головой). Не понимаю, какое чудо?

МАША. Не понимаешь? Неужели не видишь? Прямо перед собой?

Какое-то время они во все глаза смотрят друг на друга.

ЕРМАКОВ (неуверенно). Ты что ли – это чудо?

МАША. А что – не так?!

ЕРМАКОВ. Ну, Машка, ты даешь!.. А в общем-то, да, ты, конечно, чудо… юдо! (Они вдвоем весело хохочут.)

МАША. Я просила тебя принести записки твоего прадеда, принес?

ЕРМАКОВ (достает тетрадь). Принес. Хочешь, вместе почитаем?

МАША. Давай…

Они садятся на скамейку. Ермаков раскрывает на коленях тетрадь, достает из нее несколько старых фотографий и передает их Маше.

Ермаков начинает читать вслух воспоминания Валентина.

ЕРМАКОВ. «Мы уходили в никуда.  Никто нас не ждал, ни один порт не хотел допускать нас, и, если все же разрешение получалось, то лишь после долгих переговоров и на условиях временного пребывания…»

Маша рассматривает пожелтевшие фотографии, невольно подбирая их в той последовательности, которая соответствует рассказу: Русский остров, эвакуация, Корея, Китай, Сиам, Египет, Югославия, групповые снимки кадетских выпусков, кадеты с томом «Звериады», на занятиях по фехтованию и верховой езде, кадетский оркестр…

Постепенно голос Ермакова сменяется голосом Валентина.

ГОЛОС ВАЛЕНТИНА. «…И все-таки все эти три года нашего путешествия продолжалась учеба, особенно когда мы застряли в Шанхае. Здесь, как и положено было по учебному плану, было сделано два больших выпуска…

Было ли что-то подобное в истории? Страны уже нет, а ее учебные заведения, скитаясь по белу свету, продолжают существовать, в походном порядке выпуская будущих офицеров. Одним из них был я.       

В конце концов, мы нашли свой приют в Югославии – единственной стране, которая радушно и радостно встретила детей из России.

Здесь меня ждали мои родители. Они еще надеялись, что скоро вернутся на Родину. Потом и я прожил всю свою жизнь на чемоданах – в той же надежде.

Теперь моя дочь мечтает жить в России, но еще боится возвращаться.

 И, тем не менее, я все еще надеюсь на это чудо, что хотя бы мой внук вернется на нашу Родину…»

ПЛАЦ КАДЕТСКОГО КОРПУСА. ДЕНЬ. ЯРКОЕ СОЛНЦЕ.

Ворота кадетского корпуса открываются медленно и в этой медленности была своя торжественность… Наконец, занавес ворот сдвигается в сторону, и перед всеми предстает рядок очень пожилых, но сохранивших удивительную для своих лет статность и военную выправку, зарубежных кадет.

На плацу выстроено каре всего состава корпуса. В центре – духовой оркестр. По краю плаца – гости. Родители кадет, выпускники корпуса,  общественность, батюшка с прихожанами, пресса, телевидение… Здесь все действующие лица нашей истории. У многих в руках цветы. Все взоры обращены к зарубежным гостям.

Звучит звонкая команда одного из них: «Направо! Левое плечо вперед шагом марш!» Дирижер взмахивает рукой в белой перчатке – гремит марш.

Старые кадеты слаженно входят на плац перед каре и четко разворачивается лицом к нему. Чуть в стороне от них стоит их командир фельдфебель Зарубин.

Музыка обрывается. В тишине звучат шаги по асфальту. Это подходит к гостям для доклада начальник училища генерал Шубин.

ГЕНЕРАЛ ШУБИН (взяв под козырек). Уважаемые старшие кадеты! Кадетский корпус для торжественной встречи с вами построен в полном составе. Начальник корпуса генерал Шубин.

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ ЗАРУБИН (с легким акцентом). Здравствуйте, господа кадеты!

КАДЕТЫ (мощный хор голосов). Здравия желаем, уважаемые старшие кадеты!

ФЕЛЬДФЕБЕЛЬ ЗАРУБИН. Дорогие кадеты, младшие наши братья! Наши отцы всю жизнь мечтали об этой минуте. Прошло почти сто лет с тех пор, как они вынуждены были покинуть родную землю. Никого из них уже нет с нами. Мы, их дети, родились вне России, но мы не только всегда помнили о ней – мы ею жили. Жили ожиданием таких вот минут…

Валентина Николаевна, стоящая среди зрителей рядом с Павлом Павловичем и Ниной Васильевной, пытается сдержать подступающие к горлу рыдания.

ГЕНЕРАЛ ШУБИН. Мы тоже жили ожиданием этой встречи с вами. И это наше общее ожидание вознаграждено… (Он поворачивается к батюшке, жестом давая ему слово.).

Священник, одетый  в праздничное облачение, поворачивается к группе окружавших его прихожан и берет у одного из них икону – ту самую, «Спаса Нерукотворного». Выйдя к накрытому сукном столу, стоящему перед строем, он бережно кладет ее на этот стол.

БАТЮШКА. Эта икона была в нашем храме еще до того, как я стал тут служить. Называется «Спас Нерукотворный». На днях мне один из ваших ребят поведал горькую историю, как вы искали и не нашли старое кадетское знамя. И вдруг я вспомнил… Мне рассказывали – но я об этом совершенно забыл – во время Великой Отечественной войны наши солдаты принесли в дар храму какое-то старое знамя, и вот…

Маша в толпе встает на цыпочки и вытягивает шею в предвкушении чего-то чудесного.

Батюшка молча открывает кивот иконы, снимает оклад, выполненный из бисера, и, осенив себя крестным знамением, так же молча достает оттуда сложенное в несколько слоев полотнище, разворачивает его. В руках его оказывается знамя с ликом Христа.

По лицам кадет, видевших знамя на фотографии, становится понятным, что они узнали его – ТО САМОЕ! Притворно-равнодушное лицо Мамонта тоже оживляется. Он стоит рядом со своей матерью. Даже Леля с любопытством взирает на происходящее – ведь  и она причастна к этой истории…  Только отец Мамонта, не обращая внимание на происходящее, ведет в стороне от всех по мобильному какие-то деловые переговоры…

 ГЕНЕРАЛ ШУБИН (повернувшись к строю).  Товарищи кадеты! Я обращаюсь к вам именно как к своим товарищам. Так обращались к нам, к суворовцам, наши командиры, когда я был таким же пацаном, как вы, командиры Красной армии. Когда-то эта армия сражалась с армией Белой. Да, белогвардейцы и красноармейцы ненавидели друг друга. Но сегодня пришел великий час братания их детей и внуков, и правнуков. И души наших отцов и дедов, белых и красных, тех, кто не посрамил свои идеалы, там, на небесах – я уверен – ликуют, видя это. Потому что они знают, что если есть вечная Россия, нет и не должно быть вечной вражды любящих ее сынов…

Глаза многих зарубежных кадет увлажняются слезами.

Журналистская братия понимает, что наступает ее звездный час: перед строем гостей уже клубится рой папарацци.

ГЕНЕРАЛ ШУБИН (продолжает).  Как знамя попало к солдатам, мы не знаем. Мы не знаем даже их имен. Но мы знаем одно: что это знамя с этим вот ликом и этой надписью – не втоптали равнодушно в землю, а сохранили для нас – советские солдаты. Оно священно. На нем видны пятна крови – и белых кадет, и солдат Красной армии… Может быть, и белые, и красные пролили кровь свою для того, чтобы мы, здесь и сейчас, почувствовали бесконечную ценность быть всем вместе. Единым народом. Чтобы мы могли, наконец, сказать: «конец гражданской войне» и, не смущаясь, могли нести в одной колонне красное знамя Победы и знамя с ликом Христа и словами «Сим победиши». Товарищи кадеты! (Поворачивается к гостям.) И господа кадеты! Ура!

В ответ ему плац оглашается многоголосым многократным восторженным «ура!»

КАПИТАН ИБРАГИМОВ (громогласно, официальным тоном). Для церемонии прибивки знамени к древку вызываются знаменщик кадет Виктор Прохоревич, в карауле Иван Ермаков и Антон Скирда!

При упоминании своего имени Прохоревич чуть не падает в обморок. Но, кое-как справившись с волнением, выходит из строя, и встает чуть впереди двух своих товарищей. Звучит барабанная дробь, и троица друзей парадным шагом направляется в центр плаца и останавливается напротив знамени с тыльной его части…

На них с волнением устремлено множество взглядов: и родителей, и друзей, и гостей…

Прохоревич по подсказке генерала становится у скобы древка, караульные – один у его навершия, другой у подтока. И вот она наступает – торжественная церемония прибивки знамени к древку…

Пусть далее происходит все, что положено по уставу и по традиции, — церемония прибивки знамени к древку, освящения и целования его… Но мы в подробностях это не видим. Мы видим лицо стоящего в карауле Ермакова. Он смотрит туда, в сторону парка, где есть небольшой бугорок и амбразурная щель в нем, и звуки прибиваемого к древку полотнища переходят в звуки приближающегося боя…

ФЛЕШБЭК. ПОДЗЕМНЫЙ ХОД. ДЕНЬ. 

Идет яростный бой. Василий, выставив из амбразуры свой ППШ короткими очередями стреляет по занятому немцами корпусу. Рядом тяжело дышит Федор, он только что притащил ему откуда-то несколько запасных магазинов. В знак благодарности Василий подмигивает ему. И в это время громко ухает снаряд. Земля сотрясается так, что из боковой стенки рядом с амбразурой выпадает большой камень. Придя в себя, Федор начинает палить из своей винтовки прямо в подземный ход, ведущий к корпусу, где в темноте он заприметил далекий свет фонарика. Он стреляет, а боковым зрением в провале стены видит, как будто глядят на него какие-то внимательные глаза. Он не понимает, в чем дело, и продолжает стрелять в темноту. Но эти глаза не оставляют его. Наконец, он сгребает ладонью землю в провале стены и видит на полотнище лик Христа… Еще раз что-то взрывается рядом, и раненый Василий вскрикивает от боли. Он хватает Федора за руку и тащит его к выходу из подземного хода. В последний момент Федор успевает движением руки сгрести это странное полотно с ликом Христа и словами «Сим победиши»…

ПЛАЦ КАДЕТСКОГО КОРПУСА. ДЕНЬ. (Продолжение сцены).

Над плацем снова звучит троекратное «Ура!». В последний раз в фильме оно звучит особенно радостно и мощно, переплетаясь с музыкой старого кадетского марша. Знамя проносят мимо строя кадет – знаменщик уже Рыбарев, а почетный караул – его отделение. Маша в толчее ищет, где же ее Ермаков, и вдруг натыкается на Мамонта.

МАША. Так значит, ты не врал? – вы и правда не нашли знамя!

МАМОНТ (несколько растерявшись от ее внезапного появления). Так если б нашли, я бы тебе его подарил. Как обещал.

Маша порывисто обнимает его и чмокает куда-то в подбородок: поцелуй-благодарность, поцелуй-благословение. На добрые дела. (Она, конечно, не знала этих пасхальных слов, что «Бог и намерения целует», но сердцем их чувствовала.) Тут же исчезает в толпе гостей. По лицу Мамонта расползается неуверенная улыбка.

МАМОНТ (себе). Прям, день поцелуев! То знамя целуют, то меня…

Вот Маша, наконец, видит своего Ермакова в строю – ворота корпуса открываются, и он, маршируя со всеми, выходит на площадь перед училищем. Маша бежит за ним…

УЛИЦЫ ГОРОДА. ДЕНЬ. (Продолжение сцены.)

Кадетский праздник выплескивается в город.

Ермаков невольно тоже повсюду ищет ее глазами, вышагивая рядом с Прохоревичем вслед за богатырем Скирдой… Вот их взгляды встречаются… Выходя вслед за знаменем на улицы города, наши герои громко поют этот их старый кадетский марш:

«Эй, прохожий! Дай дорогу! 

Славный корпус наш идет.

Ну-ка, братцы, тверже ногу,

впереди нас счастье ждет…»

Идут концовочные титры фильма.

Фоном для них может стать разрастающийся параллельный монтаж:

кадры современного кадетского строя перемежаются с кадрами кинохроники подобного же события, случившегося в этом городе столетие назад. Этот монтаж словно бы вовлекает в свою «кадетскую перекличку» хронику и других десятилетий минувшего века, и других городов России, достигая, наконец, обеих столиц – Дворцовой и Красной площади. Эта череда лет и эпох выражает образ той тайны, свидетелями которой стали наши герои – тайны единства Русской истории.

Но когда отгремит музыка и закончатся титры, перед последней и, надеемся, грустной для зрителей надписью «Конец фильма», хочется в том же параллельном монтаже настоящего и прошлого – еще раз, на несколько мгновений – увидеть наших симпатичных героев.

Сначала Валентина со знаменем, который при соединении двух половин фотографии, вдруг оживает и весело о чем-то говорит появившимся в кадре друзьям, потом Ермакова,  на том же месте, с тем же знаменем. Его друзья хором правят композицию под оригинал… И дальше, по очереди, остальные наши герои – и в прошлом, и в настоящем – торжественно замирают на миг рядом со знакомым знаменем – одинаково веселые и живые – и перед миниатюрными «мыльницами» и «мобилками», и перед громоздкой фотокамерой на треноге. Но и тут, и там – перед лицом вечности.

к о н е ц

[1] В этой сцене кадеты исполняют придуманный ими таинственный ритуал перезахоронения их летописной книги под названием «Звериада». Смысл этого ритуала и этой книги для зрителей станет понятным в дальнейшем повествовании.

[2] Футбольные команды ЦСКА и Шахтер

[3] «Цвет» — на фанатском сленге означает атрибутику клуба (налобная лента, напульсник, шарф и пр.)

[4] «аргумент» — любое орудие, годное для фанатских разборок.

[5] ЦСКА – «кони».

[6] Фантом, фантомас, фантик – это фанат-салага, молодой, неопытный болельщик

[7] Кузьмичи – болельщики, не входящие в фангруппу.

[8] Бригада  – группировка фанатов

[9] Втыкать — с трудом понимать происходящее